косые взгляды вокзальной шпаны, снующей в толпе по залу ожидания, ни пьяный сосед, который, засыпая, падал на него, ни взрывы дикого хохота какой-то пьяной компании мужчин и подростков, одетых почему-то в брезентовые куртки.
Однако через эту чувственную тупость медленно пробивались ростки рассудка, который говорил ему, что там, в автозаке, они с Валентиной были лучше защищены от возможной опасности, чем здесь.
Было уже десять вечера, когда они сели в электричку. Ездить в электричке в такое время да еще в форме работника МВД было опасно, но ночевать на вокзале по тем же причинам было еще опаснее…
В электричке было много народа, и они пошли искать свободные места. Вагон, где такие места были, они нашли быстро, но вскоре пожалели, что нашли… В вагоне было свободно потому, что шумная компания парней в брезентовых куртках выкурила всех и развлекалась там одна.
Надо было уходить, но уходить так, чтобы это не было похоже на бегство. Бегать от шакалов опасно. Он знал это: в колонии работал.
– Смотри, ментяра появился, – сказал один из парней, – у какой серьезный…
– И с бабой, – поддакнул второй.
– У них любовь, чуваки, – осклабился третий, и все заржали.
– Смотри, смотри, – произнес еще кто-то, – он обиделся, он сейчас даст нам по морде… гы-гы-гы…
– А баба ничего, можно ее за угол отвести… ага… и по морде, и по морде…
– Чувак, ты все перепутал, это его по морде, а ее… гы-гы-гы.
– А можно наоборот…
Отупение начало проходить. Валентина потянула его из вагона.
– Пойдем, пойдем, – говорила она, – не обращай внимания… тяжелое детство, пьяные родители…
Но Виктор не дал увести себя совсем, в соседний вагон, не хотел, чтобы шпана подумала, что он убегает…
– Постоим в тамбуре, – предложил он.
– Витя…
– Постоим…
– Ментяра, у-у-у, – слышалось через закрытые двери.
– Не прячься, мент, – кричал кто-то из «брезентовых» парней, – мы тебя все равно достанем.
– Не обращай внимания на дураков, не заводись, – говорила ему Валентина, – ты же не злишься, когда тебя собаки облаивают, так и тут…
– Пойдем, – немного помедлив, сказала она.
– Нет, – ответил он, так как окончательно сбросил с себя состояние отупения и не хотел выглядеть в глазах других пассажиров трусом.
– Пойдем, Витя. Ты был молодцом, я даже тобой гордилась. Я поняла, что ты не захотел уйти из санчасти из-за меня. И я очень волновалась. А мне волноваться нельзя. Когда мы в машину сели, я загадала, если у нас все обойдется, то у нас все будет хорошо… так и получилось… теперь у нас все будет хорошо. Я тебе вчера хотела сказать – у нас будет ребенок. И все будет хорошо. – И она, взяв его за рукава шинели, приникла головой к ее отворотам.
И снова ощущение тупика, из которого нет выхода, овладело им. Он почувствовал себя человеком, выбравшимся из малой передряги и тут же попавшим в передрягу большую, выбраться без потерь из которой не было никакой