коровы горбатой что еще из затеек имеется.
Рыбка протянул кость.
– Вот. Зайца сибирского нога.
– Возьмем? Царицу потешим. – спросил Михаил у царевича.
Дмитрий заметл кречета.
– Кто это у тебя?
– Белый кречет, царевич. Самый сильный охотник. Никакой сокол не сравнится. Бесценная мудрая птица. Но и достать его трудно. Гнездо ставит высоко. В полунощных горах. Много охочих людей его добывают да мало кому он дается.
– По мне такой слуга. Дядя возьмем птицу. Давай казак.
– Не могу царевич. Это дар воеводы Трубецкого победителю Кучума царя.
– Годунову? – царевич спросил гневно.
Михаил вмешался.
– Дай казак. Тебе царевич велит.
– Моя бы воля… Отдал бы. Но нет здесь моей воли. То царская воля и птица царская.
– Не мне значит…Все равно царем стану моей станет. А Годунова, Годунова.
Внезапно речь его оборвалась. Дмитрий повалился на землю. У него мелко начали дрожать руки и ноги. Приближался приступ. Михаил Нагой действовал быстро.
– Кругом! Кругом становись! – закричал он.
Нагие и остальная свита захватила Дмитрия в кольцо. Закрыла от нескромных взглядов. Кричали.
Расходись! Расходись!
Михаил Нагой на коленях перед царевичем. Держал голову. Вставил тонкое лезвие ножа между зубами.
Афанасий Нагой с обнаженной саблей приблизился к Каракуту. Каракут мгновенно понял, что сейчас произойдет. Пытался вытащить шашку. Сзади на него набросились. Прижали к земле. Рядом бросили Рыбку. Афанасий Нагой рубил редкую благородную птицу и яростно втаптывал в грязь уже безжизненное тельце.
Конец 1 части.
Часть 2.
Битяговский выделил рассохшиеся дроги и добротную костлявую лошадку.
– Смотри, стрелец, добро казенное.
– А везти куда?
– Куда? – Битяговский задумался – А куда у вас привычно возят?
Торопка пожал плечами.
– Не знаю…Такого у нас еще не было.
– Какой поп не откажет к тому и вези. –решил дьяк.
На дрогах вернулся Торопка к Троицким воротам. Даша сидела рядом с матерью. Макеевна гладила ее по голове и вздыхала. Торопка вытащил заступ.
– Отойдите пока…
Раскапывал Торопка Устинью долго. Хоть и мертва, старался не повредить. После того как казаки уехали, Устинья глаза не открывала. Ждали до вечера, пока Макеевна не сказала.
– Все, сынок. В церковь надо везти.
Пока Торопка махал заступом, Даша тихо плакала. Наконец Торопка подхватил еще теплую, не задеревеневшую Устинью под плечи и потащил из ямы. Макеевна взялась за ноги. Вместе они положили Устинью на дроги. Макеевна уселась сзади. Торопка старался ехать медленно, чтобы Даша не отставала. Она шла позади стучащих по бревенчатой мостовой дрог и плакала, утирала лицо мокрым рукавом. На улицу с низенькими избами вывалился угличский народ. Посмотреть, что творится. Для Макеевны самое раздолье. В ее подоле лежал наконец отвоеванный бердыш. Макеевна дробно кланялась