проходили сражения, охоты и состязания.
Любочка была готова отдать всё что угодно, лишь бы кузен не покидал её, и иногда ей казалось, что это вполне возможно. Клим строил из себя циника, которого интересуют только деньги, но Любочка ясно видела, что он вернулся в Россию не за наследством. Он поехал на другой конец света, потому что ему нужно было примириться со своим прошлым и с самим собой, и она старательно подводила его к мысли, что для этого надо остаться в Нижнем Новгороде и занять в нём подобающее место.
4
Пролётка несла Любочку и Клима по набережной. Каждый раз он с замиранием сердца глядел на зелёные, искромсанные оврагами кручи, на лодки рыбаков, дровяные баржи и юркие пароходы-фильянчики с чёрными самоварными трубами. Справа, через реку, пестрели склады и пристани Нижегородской ярмарки, слева – разноцветные купола церквей и нарядные здания купеческих контор. Дворцы, часовни, трактиры, страшная Миллионка, где в каждом доме притон, каждый день праздник – то драка, то пожар.
Пролётка вылетела на крутой откос и остановилась перед расписным теремом «Восточного базара», лучшего ресторана в городе. Ступени крыльца покрывал красный ковёр, а у входа стояли охранники в черкесках с газырями.
Клим и Любочка прошли вслед за метрдотелем через сумрачный ресторан на увитую плющом веранду. Внизу, под горой, расстилалась Ока, розовая в лучах заката. За ширмой из тропических растений играл оркестр, и певица в платье, расшитом розами, пела о любви.
– Видишь, у нас тут совсем неплохо, – сказала Любочка, садясь за столик под туго накрахмаленной скатертью.
В ожидании заказа Клим рассказывал ей о районе Сан-Тельмо, где он жил. Некогда это была престижная часть Буэнос-Айреса, но из-за эпидемии жёлтой лихорадки все богачи сбежали оттуда и сдали свои дома эмигрантам.
– Там тоже очень красиво, – мечтательно произнёс Клим. – Высокие окна с жалюзи, что ни дверь – то произведение искусства. Но народ, конечно, не шикует.
– Теперь тебе придётся съехать оттуда, – сказала Любочка.
– О, нет! В моём доме на первом этаже – ресторан, на втором – итальянское семейство с шестью дочками на выданье, а моя квартира находится ещё выше. У меня там прекрасный балкон в завитушках, а над ним – лепной герб, в котором гнездятся перелётные птицы. Неужели такую прелесть можно на что-то променять?
– Можно, – с уверенностью отозвалась Любочка.
Старший официант и его подручные принесли тонко нарезанный балык, золотистых куропаток, фуа-гра с черносливом в крохотных фарфоровых чашках и шампанское в ведёрке со льдом. Здесь, в «Восточном базаре», будто и не слыхали об очередях за провизией и запрете на алкоголь, введённом с начала войны.
– На что ты можешь рассчитывать в своей Аргентине? – спросила Любочка, отпивая глоток шампанского. – Как бы ты ни старался, там у тебя всё равно не будет имени. И у твоих детей тоже. Здесь ты дворянин, отпрыск знатного рода, а там на тебя всегда будут смотреть как на чужака. Нельзя прийти