униформе проводила его любопытным взглядом, но ничего не спросила.
Дверь палаты была закрыта, и Костя решительно поднял руку, чтобы постучать. Но неожиданно замер с поднятым кулаком, чувствуя, как нарастает внутри мучительная, парализующая слабость. От волнения пересохло во рту, захотелось сбежать. Как в детстве, когда он боялся подойти к Лере, начать с ней разговор.
Он думал о предстоящей встрече весь вчерашний вечер и добрую часть ночи. Снова вспоминал то далекое лето, лагерь, драку, в которой он всё-таки смог защитить её. Удивлялся сам себе: неужели глупая подростковая влюбленность всё еще живёт в глубине души? Или эта тяга – что-то другое? Может быть, желание помочь? Защитить, как тогда, в лагере? Ведь она попала в беду. Теряет зрение – а может быть, уже потеряла.
С самого утра он помчался в клинику. А теперь что – развернется, уйдёт? «Ты же не трус, Радонев! – напомнил он себе. – Давай, делай то, что задумал. В конце концов, ты врач. А она – пациентка».
И всё-таки заставил себя постучать в дверь.
Прислушался к тишине, стукнул ещё раз, сильнее. И, нажав на дверную ручку, несмело заглянул внутрь.
Лера сидела у окна, положив руки на клавиши приземистого пианино. Над его панелью, усеянной серыми кнопками, светился синий экран. Плавно покачиваясь, пианистка то наклонялась, то тянула голову вверх, а её пальцы скользили по клавишам. Но звука не было, и потому происходящее показалось Косте странным. Только потом он увидел, что Лера в наушниках, от которых к пианино тянется тонкий черный провод. И расслабленно вздохнул, потому что мог смотреть на нее, оставаясь незамеченным.
Шагнув в палату, Костя прикрыл дверь и остановился, глядя на Леру. Она, в простой белой футболке и синих джинсах, казалась совсем юной. Распахнутые глаза сияли вдохновением, изящные пальцы то гладили клавиши, то ударяли по ним с неожиданной силой. И она улыбалась – едва заметно, как улыбаются мыслям о сбывшейся мечте.
Солнечный свет обрисовывал её нежный профиль, искрился в волосах. Ленивый жёлтый луч дотянулся через окно и теперь лежал на черной крышке пианино. Под другим окном, полускрытым плотной шторой, расположилась широкая кровать, застеленная тёмно-синим атласным покрывалом. Над ней висела репродукция Шишкина, «Утро в сосновом лесу». Напротив кровати виднелась дверь – видимо, там был санузел. Ещё в палате стояло глубокое кресло, обитое синей тканью. И узкий шкаф с зеркальной дверцей.
«Почти как дома», – подумал Радонев. И снова перевел взгляд на Леру. А она играла, не замечая ничего вокруг.
Косте вдруг захотелось подойти, выдернуть провод, выпустить музыку из её электронного плена. Хотелось услышать, что играет Лера – как тогда, в лагере… Но Радонев одёрнул себя. Так нельзя. Нужно дождаться, когда она закончит. И окликнуть её – тихонько, чтобы не напугать.
И вот, наконец, она сняла наушники. Потянулась к крайней кнопке, и синий экран погас. Но ее спина вдруг напряглась, улыбка исчезла. Повернувшись в сторону двери, Лера настороженно спросила:
– Кто здесь?!
– Не пугайтесь,