холодным, удушливым туманом.
А после похорон пришло одиночество.
Беспощадное, жестокое, оно выглядывало из всех углов их квартиры, таилось в складках маминого халата, так и лежащего на стуле, подкарауливало в кухонном шкафу, где до сих пор стояла любимая кружка отца… Майя бродила по комнатам, чувствуя, как оно налипает серой паутиной, лезет в горло, давит на грудь. Она пыталась прогнать его: водкой и сигаретами, с помощью подруг, остававшихся с ней на ночь – но оно уходило лишь ненадолго, и всегда оставляло в доме свою безрадостную тень.
А родственники… Господи, да кому нужна слепнущая нахлебница?! Мамина сестра, пряча глаза, бормотала: «Прости, девочка, забрать не смогу. Ты же знаешь, какие зарплаты у учителей, мы своих мальчишек еле тянем…»
Майя всё понимала. Но как дальше жить? Она не представляла. Ей было семнадцать лет, беспомощных семнадцать лет, которые не могли дать ей ни жизненного опыта, ни возможности заработать на операцию. Перед ней вновь замаячил призрак слепоты. А она для Майи была хуже, чем смерть.
И неизвестно, чем бы всё это кончилось, не появись Шерман…
– Кто-то послал ему запись моего выступления, – сказала Майя.
Лера, растроганная её историей, облегченно вздохнула. Чувствовала, что самая тяжелая часть уже позади. А Серебрянская вдруг рассмеялась:
– Представляешь, Савва Аркадьевич выбил дверь в моей квартире! Приехал в пять утра и давай колотить. Соседей перебудил, а тем только дай позлословить. Наговорили ему, что, мол, в депрессии я, что, наверное, таблеток напилась, наркотиками или алкоголем отравилась, раз не открываю. А я действительно… гм… крепко выпила накануне. Спала мертвецки, не слышала, как он стучит. Ну а когда он вошёл и начал меня трясти, я спросонья зарядила ему по лбу. Очень теплая встреча получилась.
Представив это, Лера расхохоталась. Посмеявшись вместе с ней, Серебрянская продолжила:
– Знаешь, Шерман возился со мной, как с маленькой. Старался родителей заменить… Да и заменил в итоге, насколько это возможно. Он в тот год только начинал благотворительностью заниматься, едва открыл свой фонд – а тут я. Стала первой из тех, кому он пытался помочь. А когда с операцией не получилось, Савва Аркадьевич очень переживал.
– Почему – не получилось? – Лера решилась задать вопрос, который мучил её больше всего.
– Нестандартная реакция на наркоз, клиническая смерть в итоге. Торопов мне жизнь спас. Если бы не он, не сидеть бы мне сейчас с тобой, – в голосе Майи мелькнула горькая усмешка. – Потом, конечно, жуткая депрессия накрыла, жить не хотелось… Хотя ты и сама знаешь, каково это – чувствовать, как с каждым днем густеет темнота перед глазами. Будто из солнечного дня попадаешь в полнолуние, где все краски обманчивы, а вокруг лежат тени. И ты боишься сделать шаг, чтобы не упасть. А потом и луна гаснет. Ты остаёшься во мраке.
– Удивительно, но я тоже сравнивала это со светом луны, – призналась Лера.
– Я всё же надеюсь, что у тебя будет