рядом с кроватью, выронила мокрое кухонное полотенце, которое хотела положить на лоб дочери.
– Нет, доктор, никогда. Это опасно?
– Пугаться рано, – уклончиво ответил он. – Собирайте ее в больницу.
Майю увезли, и оказалось, что ангина дала осложнение на почки. Две недели её лечили от гломерулонефрита. Ударные дозы лекарств помогли, но сработали по принципу «одно лечим – другое калечим». Иммунитет дал сбой, и Майя с горечью поняла, что теперь придется забыть любимую поговорку «зараза к заразе не пристает»: вирусы липли к ней, как примагниченные. Простуды следовали одна за другой, иммунитет слабел, и это казалось замкнутым кругом… А однажды, вдобавок к кашлю и насморку, воспалились глаза. Майе пришлось отказаться от контактных линз и снова надеть очки. А потом перейти на солнцезащитные: смотреть без них на свет она не могла.
Со временем стало ясно, что гломерулонефрит перешел в хроническую форму. И давление повышалось всё чаще; в такие дни боль разрывала голову, застилала тёмным глаза. Приступы удавалось купировать, но Майя замечала, что после них она видит словно через стеклянную банку с водой, в которой плавают черные ошметки. А однажды со страхом поняла, что упало зрение на правом глазу: им всё виделось как через облако пыли. И сбоку стояла мутная пелена, которая, как ни моргай, никуда не исчезала…
Маме кое-как удалось достать талончик к областному офтальмологу, приезжавшему в их провинциальный городок раз в две недели. Тот оказался равнодушным мужчиной с жидкими волосами и не долеченным насморком. Он утирался марлевой салфеткой, гнусавил, и оттого ещё более непонятной становилась его речь.
– Симбтомы тревождые, хотя я бы де стал отчаиваться, – бубнил он, рассматривая ее глаза через офтальмоскоп. Попеременно включая красную, жёлтую, синюю лампы, приговаривал странным тоном: – Ага, ага… А сосудики-то дехорошо, дехорошо себя ведуд…
– Объясните, пожалуйста, это можно вылечить? – встревожилась Майя.
– Дадеюсь, что мождо, – он отвечал так неторопливо, что ей захотелось взять со шкафа большую, как суповая кастрюля, модель глаза, и треснуть его по голове. – Имеет место процесс, что дазывают «кератитис», то есть воспаледие роговицы. Я сожалею.
Врач замолчал, погрузив нос в белую салфетку, долго шмыгал носом и кряхтел.
– Я тоже сожалею, что у вас насморк, – едва сдерживая раздражение, напомнила о себе Майя. – Но скажите вы мне по-русски, что с моими глазами!
– Де дервничайте, Серебрядская, – он опасливо отпрянул и трубно высморкался, из-за чего края белой салфетки испуганно взлетели. – Вам дадо ехать в специальдую больдицу, обследоваться. Водмождо, делать операцию.
– Это платно? – быстро спросила Майя.
– Мождо по полису, только придется стоять в очереди. А в вашем случае деобходимо поторопиться. Идёт рубцовое перерождедие роговицы обоих глаз, это плохо.
– Что со мной будет?
– Боюсь, дичего хорошего. Будет бельмо, а из-за дего – полдая слепота.
Майя