жизни никого не любил, что когда-нибудь они уедут далеко-далеко и ребенка с собой заберут.
Еще один общий вздох изумления. Вот попугаи. И это публика, которая его обожает! Неужели он хотел именно этого? Но в голове зазвучал голос мальчика, которым он был когда-то: «Ты что, смеешься? Да, именно этого ты и хотел. Именно к этому мы всю жизнь и стремимся».
Шеппард посмотрел на Сару. Вот перед ним живая женщина. С реальными проблемами. И он подумал, что знает, как разрешить ее проблемы. Он знает, а не команда придурков в белых воротничках за кулисами. Именно он.
Сара ответила на его взгляд. И на этот раз посмотрела очень внимательно.
«Ты действительно тот человек, за которого себя выдаешь?» – читалось в ее глазах.
– Шеппард! – заорал режиссер так, что Шеппард вздрогнул. – Какого чёр…
– Ну что ж… гм… – Шеппард запнулся, оторвал взгляд от Сары, повернув голову к зрителям. – По всему выходит, что он круглый дурак… но не будем верить мне на слово, друзья. Давайте-ка лучше вытащим его сюда, к нам… как вы считаете, дамы и господа?
Аплодисменты, сопровождаемые одобрительными криками. Зрители были настроены серьезно, как чернь, собравшаяся линчевать преступника.
Шеппард встал, продефилировал к краю сцены и успел повернуться спиной к молодому человеку, который уже выходил из-за правой кулисы. Увидев его, зрители яростно загудели; Шеппард подождал, пока они успокоятся, и резко повернулся на каблуках до блеска начищенных остроносых туфель.
Шон был похож на потерявшегося щенка, который вдруг оказался посреди скоростного шоссе. На стул он уселся так осторожненько, словно под ним лежала бомба. На нем была изрядно поношенная белая футболка и джинсы с расстегнутой ширинкой. Одевали его, скорее всего, люди из съемочной группы. В вырезе футболки клинышком виднелась татуировка в виде змейки, тянущейся к шее молодого человека. Похоже, он собирался сразить тут всех собравшихся, но самоуверенность слиняла с его лица, едва он вышел. Лицо было выбрито, но на щеках оставались клочки, нетронутые бритвой. Он был какой-то весь дерганый, но вряд ли что-нибудь глотал для куражу, скорее всего, не спал всю ночь. Интересно, слабые нервы или Шон в самом деле виноват?
Виноват. Там же сказано, разве нет?
Рот раскрыт. Весь на автопилоте.
– Добро пожаловать, Шон, на наше мероприятие!
Пауза. Но аплодисментов не слышно. Свое мнение публика сформировать успела.
– Шон, в кулуарах вы слышали обвинения в свой адрес. У вас есть что сказать в свою защиту?
– Все это неправда, – ответил Шон с сильным манчестерским акцентом.
Глаза его так и бегали – от Шеппарда к публике, снова к Шеппарду, снова к публике.
– Я никогда не стал бы изменять Саре. У нас ребенок.
Он резко повернулся и посмотрел на жену:
– Я люблю тебя. Сара, я люблю тебя. Я думал, ты это знаешь.
– Ничего я не знаю. И я была дурой, когда верила тебе.
«Понятно, все идет куда надо… – сказал себе Морган. – Твое самое любимое место. И нечего врать, что это не так».
Самое время повышать ставки. Именно