женихов, разоряющих его дом в отсутствие хозяина. Здесь его гнев столь же безграничен, что и «гнев Ахилла». Ю. В. Андреев подчеркивал: «Гипертрофированное чувство чести, отличающее эпического героя от простых смертных, иногда делает его личностью, почти совершенно асоциальной. Уязвленное самолюбие, гнев, обида могут толкнуть его на самые страшные и безрассудные поступки, идущие вразрез с жизненными интересами его соплеменников и сограждан. Гнев Ахилла, оскорбленного Агамемноном в лучших его чувствах, ставит все ахейское войско на грань катастрофы. Гнев Одиссея, безжалостно истребившего весь цвет молодежи Итаки, провоцирует гражданскую войну в его родном полисе».
Это «самостояние» героя, обусловленное принципом «истина и честь превыше всего», вдохновляло вполне реальных людей: философов, воинов, жрецов античности. Некоторые из них отождествляли себя с героями греческого эпоса безосновательно, следуя лишь собственным иллюзиям; другие сравнивали себя с персонажами Гомера вполне обоснованно, самым острым образом переживая ситуацию «один против всех». «В сочиненной Платоном „Апологии“ – защитительной речи перед афинским судом присяжных, – писал Ю. В. Андреев, – Сократ сам без ложной скромности сравнивает себя с гомеровскими героями и, прежде всего, с Ахиллом, этим рыцарем без страха и упрека, смело идущим навстречу своей безвременной гибели. В понимании Сократа, жизнь настоящего философа, как и жизнь настоящего героя, – это вечный бой, в котором важно не потерять себя, не забыть о своем высоком предназначении… Сократ не только теоретически обосновал, но и сам стал живым воплощением совершенно новой версии героического идеала древних греков, в которой победа человека над самим собой, над своими слабостями и пороками значило гораздо больше, чем все победы мифических героев в их схватках с врагами, чудовищами и превратностями судьбы. Этот новый образец героизма произвел глубочайшее впечатление не только на современников афинского философа, но и на многие последующие поколения».
Героическая судьба Сократа оставила глубокий след в душе одного из самых известных позднеантичных авторов – Апулея из Мадавры. В своем сочинении «О божестве Сократа» Апулей называет афинского мудреца не иначе, как «муж совершеннейший», «которого достоинство мудрости сравняло с любой божественной силой». Мудрость для Апулея – лучшая из добродетелей и к обретению мудрости он призывает своего читателя, напоминая в этой связи о другом многомудром герое: «Почему же ты не посвятишь себя мудрости, не устремишься наконец к ней, чтобы не слушать, как хвалят в тебе чужое, но чтобы тот, кто хочет тебя славить, восхвалял бы тебя так, как восхвалял Улисса Актий в своей трагедии „Филоктет“: „Славный, отечеством рожденный малым, чье имя известно, знаменит мощный дух, ахейского флота правитель, дарданских народов суровый мститель, сын Лаэрта“… Разве иному тебя учит Гомер, на примере того же Улисса, когда изображает постоянной его спутницей Мудрость,