на коробке. Но глаза его были голодные. Тот самый, которого я видел накануне.
– Как новенький? – спрашивал он, не поворачивая головы.
– Пустое место, – отвечали Матвей и Беня.
– Ему же хуже, – говорил тот и вальяжно уходил за церковную лавку.
– Ваш шеф? – поинтересовался я.
– Многие знания – многие печали. Экклезиаст, – неожиданно проявил эрудицию Беня.
Прошел час, полтора, но на горизонте моих алкоголиков не наблюдалось. Я уже подумывал о побеге, не ждать же в конце концов, когда мафия намнет бока или вовсе утопит в пруду. Выяснить же что-либо без реализации задуманного плана было невозможно.
И только около полудня, на дорожке парка, ведущей к пруду, я увидел ежика. Перед уходом выяснил, он – Ярослав или просто Ярик. Старика на палке зовут Еремеем Петровичем, бегемота – Стасиком.
Ярик остановился у воды, изумленным взглядом обвел окрестности, будто видел их впервые. Ежик был отчаянно пьян и еле держался на ногах. Вначале он проковылял мимо меня и не заметил. Уже у паперти резко развернулся, устремился назад. Встал рядом, попытался сфокусироваться. Заулыбался и вдруг повалился на колени. Опустил мне грязные руки на плечи.
– Целитель наш, чтобы мы без тебя делали! Не обижают, нет? – Смотрите у меня, – погрозил он Бене волосатым кулачищем. – Чтоб ни один волосок! Это не человек, святой, его икону надо в церкви повесить. Если бы не ты, – поцеловал Ярик меня в щеку, – скончался бы. Остальные тоже.
На его мутные глаза навернулись слезы:
– И жена, и дети будут за тебя бога молить. Денно и нощно, денно и нощно…
Конечно, подумал я, если б не мои деньги, еще чего-нибудь из квартиры вынес. Как бы перебора не вышло.
Ярик достал из кармана комок бумажных и железных денег, засунул мне в стакан. Сколько там, определить было сложно, но уж никак не меньше тысячи. Монеты, не попавшие в стакан покатились по асфальту, но застывший от удивления Матвей и не думал их ловить.
– Ну, все, – похлопал я Ярика по лбу, – иди домой, тебя счастливые жена и дети ждут.
Думал, сам он не поднимется, но ежик обколовший всего меня своими иголками, проворно вскочил и бегом направился к парку.
Еще ничего не успели сказать обалдевшие Беня с Матвеем, как на дороге показался верблюд. Еремей Петрович так шустро перебирал палкой, будто она была у него электрическая. Его негнущаяся правая нога скакала, словно взбесившаяся секундная стрелка по циферблату.
Старик на колени передо мной не упал. Молитвенно сложил руки, зашевелил мясистыми губами.
Кажется, молится. Не положено сталинисту. Хотя сейчас все перевернулось: большевики храмы строят, воцерквленные культуру разрушают.
Прожевавшись, Еремей Петрович раздул широкие ноздри, похлопал длинными рыжими ресницами.
– Нечаянная радость – лучше предвкушения радости, – выдал он заумную фразу. – Как мне было с утра плохо, думал конец. Но вы, чародей и кудесник, вернули меня к жизни. Смотрите, люди, на великое