повреждения. Дверь – точно менять, всю искорежило. Крылья – еще можно отремонтировать. Самое неприятное – стойка погнулась. Это долгая история. Я лихорадочно прикидываю, во сколько мне обойдется наше так и не состоявшееся купание. Настроение у всех никакое, в воду лезть никому уже неохота. Дальнейшая история понятна: многочасовое ожидание ДПС, протоколы ДТП, освидетельствование – уж не пьян ли водитель, едкие усмешки гаишников и рекомендация повесить табличку «путаю педали!»…
Уже сильно затемно возвращаясь домой, до боли вглядываясь в чуть подсвеченную одной уцелевшей фарой дорогу, вдруг вспоминаю случай из патерика – когда лежащему на смертном одре старцу Сисою ученики задают вопрос: «Отче, неужели и ты боишься умирать?» А старец отвечает: «Не знаю, братья, положил ли я хоть начало покаянию!»
Насчет покаяния – тема отдельная, а вот к чему приводит излишняя самоуверенность, когда до финиша осталось совсем чуть-чуть, мне запомнилось надолго…
Наказание
Уже и не помню, что именно она сделала. Но я был в ярости. Внутри меня бушевал океан гнева, захлестывая своими многометровыми волнами. Пытаясь хоть как-то сдерживаться, я громко выговаривал ей мое недовольство, мучительно стараясь не дать голосу сорваться в крик.
Она стояла у лестницы, с нежными тонкими кудряшками, и печально смотрела в пол. Такая маленькая очаровательная куколка. Хрупкая и нежная. В свое оправдание она ничего так и не произнесла. Она даже не плакала. Стояла растерянная и молчала. В какой-то момент она подняла на меня свои необычайно красивые глаза – и вдруг до меня дошло. Она так ничего и не скажет в свое оправдание. И прощения она не попросит. Ее можно наказать, вылить ведра горьких и обидных гневливых слов, лишить сладкого на месяц, запретить смотреть мультики, но свое решение она не поменяет. Нет, она не перестанет меня так же любить, как и раньше. Но сквозь этот чистый детский взгляд проглядывал стальной стержень, и я понял всю абсурдность ситуации, которую сам же создал. Она – девица с характером. Если что-то решила – уже себе не изменит.
Я стоял ошарашенный случившимся открытием. В растерянности от внезапно осознанного полного бессилия. Вот почему я и готов был кричать: от бессознательного ужаса, что передо мной скала, с которой я ничего не сделаю. Хоть и весит эта глыба всего несколько килограмм. С таким я еще не сталкивался. Передо мной стоял беззащитный человечек, полностью зависимый от меня – и при этом совершенно от меня свободный. И сколько бы ты ни гнул свою линию, давил, убеждал, пытался манипулировать – решение будет приниматься только ей самой.
С этого момента я понял: нет ничего более глупого, вредного и травматичного, чем кричать на своих детей или тем более применять телесные наказания, даже самые минимальные. Все это – отчаянная попытка перелить собственную злобу и неумение любить в этот маленький сосуд, который потом всю жизнь будет носить в самой глубине сердца этот некогда впрыснутый родительский яд. Мы кричим и наказываем детей не от большой