Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь)
ах, папа-мама не дома!.
И всё случившееся положило начало неприметно постепенному процессу отчуждения и превращения в «отрезанный ломоть», по выражению папы.
Я начинал жить своей жизнью, хотя, конечно, ничего такого не осознавал, а просто жил дальше…
Мама с тётей Людой помирились, потому что та показала маме как правильно поётся модная песня «Всюди буйно квiтнє черемшина», и к тому же она приносила с работы продукты, которые нигде не купишь, потому что ими торгуют из-под прилавка только для «своих», или «нужных».
Тётя Люда так смешно рассказывала про обеденные перерывы в их в магазине, когда все продавщицы собираются в бытовке кушать и хвастаются друг перед дружкой кто что вкусненького принёс из дому, а если в кабинете заведующей зазвонит телефон и попросят позвать какую-то из продавщиц, то пока та сходит поговорить от её вкусненького остаётся меньше половины, ведь всем же ж охота попробовать.
Но там есть одна – ух, хитрющая! Заведующая ей крикнет «к телефону!», так эта зараза делает «хыррк!» и в свою банку с обедом – тьфу! – и только потом отправляется к заведующей в кабинет, ну, и конечно ж, никто не притронется…
Мама тоже пошла работать в торговлю и устроилась кассиром в большой гастроном номер шесть, недалеко от Вокзала, но через два месяца у неё там случилась крупная недостача.
Мама очень переживала и говорила, что не могла так ошибиться, наверное, кто-то из работников гастронома выбил чек на большую сумму, когда она вышла в туалет, забыв запереть кассовый аппарат; пришлось продать папино пальто из чистой кожи, которое он покупал ещё в свою бытность на Объекте.
С тех пор мама трудилась в торговых точках где нет подозрительного коллектива, а только она одна – в ларьках городского Парка напротив площади Мира, где продавалось вино в бутылках, конфеты, печенье и бочковое пиво…
В конце лета в хате снова был скандал, но уже не между сёстрами, а между мужем и женой.
Дядя Толик поехал в лес и привёз оттуда грибы завёрнутые в газету.
Не очень много, но на суп хватит, а чтоб не растерять грибы в дороге, он обвязал пакет и сунул в сумку, которую и повесил на руль мотоцикла, но дома вместо похвалы ему достался нагоняй от тёти Люды, когда та увидала, что газетный пакет обвязан бретелькой от женского лифчика.
И сколько дядя Толик ни твердил, что подобрал эту «паварозку» в лесу, тётя Люда всё громче и громче кричала, чтоб ей показали такой лес где под кустами лифчики валяются и что не надо дуру из неё делать, потому что она не вчера родилась.
Баба Катя уже не пыталась никого успокоить и лишь молча смотрела на спорящих грустными глазами.
Так я узнал это слово – «бретелька».
Больше дядя Толик за грибами не ездил.
Тётя Люда хотела даже запретить его рыбалки, но тут уже и он начал повышать голос и тогда был найден компромисс – пускай ездит, но и меня берёт с собой.
И следующие два-три года, с весны до осени, по выходным, с парой удочек и спиннингом примотанными к багажнику его «явы», мы отправлялись в путь.
Чаще всего