Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь)
вытягивали из печей добела раскалённые болванки и небольшим краном переправляли их на наковальни гидравлических молотов.
Наша экскурсия постояла, наблюдая, как один рабочий клещами покороче переворачивает болванку по наковальне так и эдак, а сверху, проскальзывая между двух промасленных станин, по ней гахкает махина молота, чтоб выковалась нужная форма.
По ходу ковки цвет болванки темнел до алого, потом до тёмно-вишнёвого, и от неё отслаивалась чешуя окалины.
Но удивительней всего, что этот молот очень чуткий, умеет бить совсем слегка и даже останавливаться на полпути резкого разгона, а управляется он парой рычагов от станины, которыми орудовала рабочая в платке.
На выходе из цеха, возле другого, примолкшего молота я увидел на асфальтном полу россыпь круглых таблеток из металла приятного сиреневого цвета, диаметром с монету юбилейного рубля, но куда толще.
Увесистый вышел бы биток переворачивать копейки в игре на деньги, к тому же, наверняка ненужные отходы, раз на полу валяются.
Я подобрал одну и моментально бросил, тряся обожжёными пальцами.
Какой-то проходивший мимо рабочий, засмеялся и сказал:
– Шо, сильно тяжёлая?
А в механическом цеху меня поразил строгальный станок – низенький такой, неширокий, не спеша снимает стружку с зажатой пластины металла, а на боку барельефная отливка: название завода изготовившего этот станок в 1904 г.; орфография надписи с твёрдыми знаками в конце слов, как писали до революции – работает!
Ну, а чуть дальше большой советский станок, тоже строгальный: резец бегает длинными прогонами, а рабочий сидит рядом на стуле и просто смотрит – вот работка, а?.
Когда я дома поделился впечатлениями от экскурсии, то мама сказала, почему бы мне теперь не ходить в баню какого-нибудь цеха, вместо городской, куда надо ехать аж до площади Дивизий; тем более, что мама Вадика Кубарева работает на заводской градирне.
Я обсудил это предложение с Чепой и он ответил, что давно уже ходит мыться на завод, там есть бани и получше, чем на градирне, правда, общезаводская открыта только до восьми, но те, которые в цехах где работают в три смены никогда не закрываются.
Конечно, через проходные могут и не пустить, но с заднего конца, где на завод вкатывают вагоны для ремонта и вытягивают готовые, путь всегда открыт.
Конечно, так далеко мы не ходили, ведь высокая стена вдоль улицы Профессийной оборудована удобными перелазами, чтобы рабочие могли выносить с работы шабашку.
( …и вот опять приходится прерывать связь времён и перескакивать из Конотопа к Варанде; иначе как понять столичной жительнице из третьего тысячелетия обиходную речь середины прошлого века?
Тут без словаря Даля невпротык. Но и у него глубже «шабаша» ничего нет. Хотя там верно изложено, что слово «шабаш» служит сигналом окончания работы.
Языку потребовалось ещё сто лет, чтобы дожить до эпохи развитого социализма и произвести слово «шабашка».
Шабашка – это какое-нибудь нужное для дома изделие, изготовленное