утешение, потому что чаще всего ничего уникального и неповторимого в ней нет. Жизнь протекает и кончается, как в анекдоте, когда подошедший к похоронной процессии спрашивает: кого хоронят? – Да вон того, который в гробу лежит, отвечают ему.
С таким же успехом там может лежать кто-нибудь другой, третий и т. д. Вот этот ужас небытия, в серой тени которого находится человек, должен им хотя бы осознаваться, приводить в трепет, в отчаяние. Если не приводит, то он просто массовый человек, представитель стада.
Правда, на пути такого осознавания стоит серьезное препятствие, которое можно назвать творением иллюзии относительно своей личности, своего Я. Вероятно, никакого Я как устойчивого ядра, создающего, поддерживающего самоидентичность личности, у естественного человека нет. Или, вернее, нет на том уровне, на каком он является естественным. В нас все от других. Мысли, чувства, поступки, на которые мы решаемся, уже были, очень много раз были. Но это выясняется только при серьезном, внимательном самоанализе, а без него человек свято верует в свою талантливость, исключительность, свою особенность, которая проявляется даже в снах.
Стадо – это яркий пример природно-социального, это коллектив серых, безличных и безликих существ, руководствующийся, по Ф. Ницше, только одним чувством – злобной зависти ко всему выдающемуся, яркому, талантливому. Члены стада – это неудачники, люди, которые никогда в жизни ничем не рисковали, никогда не решались на самостоятельный своевольный поступок, никогда не стремились «выйти из-под закона», который ограничивал их свободу. Но если не рискуешь, то ничего не добьешься. По большому счету надо рисковать жизнью, ведь все равно мы ее рано или поздно потеряем. Какое значение имеют еще двадцать или тридцать лет нудной и серой жизни, которую проживает человек, ничем не рисковавший? Массовое, стадное начало, живущее в каждом из нас, имеет свои глубокие социальные корни.
Масса как особое явление возникла в Европе, согласно О. Шпенглеру, достаточно давно: во времена Фронды и Английской революции. Появился особый тип людей, который во всех цивилизациях совершенно одинаково обозначается как «подонки», «сброд» или «чернь». «В больших городах, которые единолично все теперь и определяют… собираются отряды населения, утратившего почву, находящегося вне каких-либо общественных связей. Оно не ощущает своей принадлежности ни к какому бы то ни было сословию, ни к какому бы то ни было профессиональному классу, в глубине души даже к рабочему классу оно не принадлежит, хотя оказывается вынуждено работать; по своему инстинкту сюда могут относиться члены всех сословий и классов – стронутые с земли крестьяне, литераторы, разорившиеся деловые люди, но, прежде всего, сбившаяся с пути аристократия, что с ужасающей ясностью обнаружила эпоха Катилины. Их сила далеко превосходит их численность, потому что они всегда тут как тут, всегда поблизости великих решений, готовые на все и лишенные какого-либо благоговения перед всем упорядоченным, пускай