пропыхтела стюардесса, все еще пытаясь сладить с ремнем безопасности. – После взлета я непременно подойду.
Анатолий Петрович прочитал на бейджике, закрепленном на блузе, имя «Светлана» и поморщился.
– Увы, не дева Орлеанская… увы!
– Ну, гражданин, ну право, – сказала тихо стюардесса, пытаясь войти в положение Анатолия Петровича. – Ну, что же Вы так себя ведете? Не успели еще пристегнуться, а уже пол салона в самолете против себя настроили?
Ей наконец-то путем неимоверных усилий и манипуляций все-таки удалось справиться с ремнем. Она выпрямилась и отряхнулась, будто потоптанная курочка.
– Ну, вот и порядок, – обрадовалась она, поправляя на себе желтую юбку. – Сейчас взлетаем.
– А не соизволите ли Вы, – встрепенулся Анатолий Петрович, начиная витиеватыми издевательскими фразами, – не будете ли Вы столь любезны… – и, заметив ее непонимание, щелкнул поясняюще себе по шее, – и что-нибудь закусить, дочка, бутербродик какой-нибудь. Как говорили древние римляне: «Pacta sunt servanda».
– Гражданин, – сделала серьезное лицо стюардесса. – Вам придется немного потерпеть. Бар открывается только на высоте семь тысяч метров.
ЗОНА ТУРБУЛЕНТНОСТИ
Всех пассажиров попросили выключить телефоны. Стюардесса по имени Света ушла, виляя желтым упругим мячиком, и Анатолию Петровичу стало еще тоскливее. Он опять вспомнил о деде и нахмурился. Как-никак дед был ему отцом.
«Небось сейчас пшенку с луком варит на химозном молоке… Ждет моего звонка…», – предположил наш герой, чувствуя, как сжимается от тоски сердце.
В это время он обычно звонил деду, и они орали в трубку, напрасно стараясь перекричать друг друга, потому что дед, в прошлом артиллерист, был глухой, а Анатолию Петровичу не хватало терпения говорить спокойно. Причем, слуховой аппарат у деда был, и не один, но с ними всегда что-то случалось: то ломались, то не были настроены. Настроение у всех было агрессивное, лютое. С таким настроением наверно идут в атаку на пулеметы. Говорили они каждый раз об одном и том же: вспоминали СССР, ругали действующую власть и капиталистов, считая всех идиотами. Причем мат стоял такой, что все комнатные цветы вяли на корню, непременно проходились по родственникам, особенно доставалось зятю старшей дочери Анатолия Петровича.
Самолет качнулся, выезжая на разгоночную полосу. Пассажиры притихли, с замиранием сердца ожидая взлета.
– Ну, куда ж он летит, дурак, в такую погоду? Закрылки бы выпустил, – покачал головой Анатолий Петрович, ругая пилотов, как ему казалось, за непрофессионализм.
Тем временем, самолет стремительно начинал набирать скорость и вдруг оторвался от земли.
– Летим! Летим! – восторженно крикнула молодежь в середине салона и стала хлопать радостно в ладоши. – До свидания, Москва! Адьес, Россия!
Анатолий Петрович посмотрел в иллюминатор, залепленный мокрым снегом.