мальчишка заявил: «На Кубу!». Мужчина кивнул:
– Именно туда… – поднимаясь, он коротко взглянул на женщину:
– Ничего страшного… – одноглазый помолчал, – у меня тоже есть дети, правда, они выросли… – незнакомец затерялся в толпе, осаждающей прилавок забегаловки, а женщина все глядела ему вслед:
– Он из реабилитированных, должно быть. Сразу видно, что осанка у него офицерская… – щеки еще полыхали, – на меня так никто и не смотрел никогда. Непростой он человек…
В кармане тулупа непростого человека лежал просроченный паспорт, выписанный до войны в Новочеркасске на имя Василия Корнеевича Хомутова:
– На железной дороге и не просят документов, – Джон возвращался к станции путевыми задворками, – главное теперь, не попасться на глаза милиции… – на щите с соответствующей надписью он своего фото не обнаружил:
– Но это ничего не значит, – хмуро сказал он Генриху, за обедом в городской чайной, – все равно надо соблюдать осторожность. Вообще, – подхватив погнутой ложкой пяток пельменей, он щедро полил порцию укусом, – борода сильно меняет человека. Правда, от повязки на лице мне никак не избавиться…
Джон перебрался через последние рельсы по дороге на вокзал. Деревянное здание тонуло в морозной дымке:
– В зале ожидания мне лучше не показываться… – герцог сверился с часами. До прибытия транссибирского поезда оставалось минут двадцать.
– Перекантуюсь где-нибудь, как сказал бы Волк, – усмехнулся Джон, – а думать буду в вагоне, под стук колес… – путь до Новосибирска занимал почти сутки, – подумать мне надо о многом. Надо еще купить провизии в дорогу … – закурив, он пошел к привокзальной площади.
Скорый поезд Владивосток-Москва
Общий вагон покачивался на стыках. Из полуоткрытой двери тамбура тянуло холодком, в коридор вползал табачный дым. Возбужденный голос сказал:
– Шведы ерунда, а у канадцев плохая оборона. Главное для нас, пройти чехов…
Шипел титан, хныкал проснувшийся ребенок. Под потолком тускло горели немногие лампочки. По столу ездили раскрытые упаковки вафель, позванивали стаканы с недопитым чаем. Одноглазый мужик, севший на поезд в Тайшете, чая не пил и не брал у проводника волглое белье. Ловко забравшись на верхнюю боковую полку, он улегся на матрац. Вещевой мешок перекочевал ему под голову. Накрывшись казенным одеялом и тулупом, попивая из стальной фляги, он изучал школьный блокнот в картонной обложке.
Страницы покрывала понятная только Джону путаница стрелок, инициалов и дат. На прощанье он велел племяннику не лезть на рожон:
– Если я не приду к барельефу, – заметил Джон, – снимайтесь и двигайтесь на восток… – Генрих помял в руках треух:
– Но так нельзя, дядя, – неуверенно сказал юноша, – получится, что мы вас бросаем… – герцог вздохну:
– Милый мой, к тому времени либо мое тело сожгут в подвалах Лубянки, либо я буду ждать смерти,