Стерва! Я с тобой по-людски пришел поговорить, а ты от меня запираться вздумала?! Хочешь, чтобы я дверь вынес?! Или думаешь, не смогу, сил не хватит?!
Раздался звук удара, означающий, что мужчина начал плечом прикладываться к разделяющей их преграде.
– Сможешь, – спокойно ответила девушка. – Как только ты меня тогда запирать станешь? Или, может, сразу на цепь во дворе посадишь, как собаку?
Марку затих, затем громко выругался:
– Фу, чтоб тебя! Чтоб ты провалилась, чертова девка!
– Это ты хотел мне сказать?
– Чтоб тебе провалиться ко всем чертям!
Его голос удалялся, девушка поняла, что Марку двинулся прочь.
На улице примораживало, а очаг в покоях Эржбеты топить не торопились. Последние принесенные ей дрова она сожгла еще вечером и теперь начинала зябнуть. Когда Маришка принесла поднос с едой, пленница пожаловалась ей. Служанка только поджала губы, затем ответила:
– Я и рада бы, но брат твой не велел приносить дров.
– Уморить меня решил. Вот же хорек мстительный! – выругалась в сердцах молодая боярыня.
– Да нет, не из мести он. Просто сказал: к чему на нее дрова тратить, если вот-вот приедет посланник из монастыря.
– Почему это он так уверен?
– Уж не знаю, но только он велел мне сегодня же вещи твои собрать.
Эржбета задумалась на мгновение.
– Говоришь, добр к тебе молодой боярин? Скажи, что я согласна, и что ты все выполнишь и вещи мои соберешь, и я не стану тебе мешать в этом, но только добавь, что у госпожи в покоях собачий холод, и дело пошло бы ловчее в тепле. И улыбайся ему.
– Прости меня, боярыня, не стану я…
– Скажи! – Эржбета сделала шаг навстречу служанке, и та отступила, испугавшись прямого горящего взгляда своей хозяйки.
Девушка кивнула.
– Ну, тогда ступай.
Когда дверь за прислугой закрылась, молодая боярыня достала из тяжелого сундука, окованного железом, шерстяное верхнее платье и, не задумываясь, надела на себя. Затем села и принялась за скромную трапезу. Похлебка оказалась холодной, а хлеб черствым, зато Маришка положила ей большое яблоко. Зеленое, сочное, с твердой кисловатой мякотью, с конца лета оно ничуть не утратило своего аромата.
Не успела Эржбета покончить с гостинцем, как ключ в замке опять повернули, и в покои вошла Маришка, а за ней еще одна женщина с огромной охапкой дров.
Девушки затопили очаг и, как и было обещано, принялись собирать вещи. Дело шло медленно, в тягостной тишине. Маришка начала было в один момент что-то тихонько напевать, чтобы развеять тоску, но смолкла почти сразу, посмотрев на госпожу. Та выглядела мрачной, будто готовилась к собственным похоронам. Только глаза блестели живым, лихорадочным огнем, какой бывает во взгляде у больного. Эржбета была сама не своя.
Из вещей клали в дорогу только самое необходимое, скромное одеяние. Богу красота ни к чему, он жаждет покаяния, – так говорили старики.
Сундуки были собраны,