что с 30-х по 70-е годы меня на Обетоне не было.
– Странно, а я много помню жизней. Точнее мне снились сны, в которых я видела разные страны в разные эпохи, но при этом всегда воспринимала там себя именно как себя, а не как постороннего персонажа. Моей фантазии просто не хватило бы всё это напридумывать. Одно скажу точно. Все эти жизни были очень тяжелыми, тёмными, и нынешнее воплощение, пожалуй, самое светлое и удачное из всех. Почти во всех этих снах есть и ты, и наша мама. Там наши с ней отношения вполне дружелюбные. Это в этой жизни мама сыграла свою роль: укоротила мою гордыню, а у тебя излишнюю самоуверенность. Я постоянно в детстве заявляла, что это не моя семья, хотела, чтобы меня вернули обратно, твердила: «Ты не моя мама!». Как ни странно, она терпела эти заявления спокойно, даже сама напомнила мне о них в своем последнем письме.
– А двадцатые годы ты видела?
– Конечно. Про Кору и Фиму, думаю, всё правда. Насколько я помню, характер у меня был очень своенравный, я во все революционные идеалы верила. Тогда я была очень красивой девушкой, но чтобы соответствовать духу тех времён, сознательно, при хорошем зрении, носила очки, чем, наверное, притянула близорукость в этом воплощении. Мы друг друга совсем не понимали. А ещё, как сейчас, вижу тот день, когда ты уходила из нашего дома.
– Говорят, что я потом жила в каком-то подвале в чужой семье. Наверно отсюда потянулось мое двадцатилетнее мытарство по общежитиям, словно я не разрешала себе роскошь иметь квартиру.
– Хорошо, что сейчас всё иначе. Представь, мы с тобой родились в полстраны от Сиверска. Ты могла уехать учиться в любой другой город – страна-то огромная. А по сути, мы только один год этой жизни были вдали друг от друга.
Потом я дала Кире прочитать письмо Фимы к Петеньке. Она в нём никакого романтизма не углядела, назвав стилистику послания «бредом юной гимназистки». Ну, любила Фима, ну не призналась в этом Петеньке, пожалела потом, да, рассталась они – и что с того?! В чём смысл переживаний?! Эта история не в первый раз приключилась. Для каждого второго человека это типичнейшая ситуация.
– Твоя Серафима просто не знала чем заняться.
– Она, вообще-то, архив отца разбирала.
– Ну, значит, просто слишком серьезно относилась к жизни и боялась её.
– Прям как я. Мне кажется, что я по жизни тоже очень труслива. Чего я больше всего боюсь, не считая инстинктивных страхов, так это довериться. Мне важно контролировать всё до мелочей. И этим я, скорее всего, пресекаю благоприятные возможности, которые должны приходить с потоком жизни. Моё одиночество, наверняка, берёт начало из этого страха.
– Это потому что ты выбираешь путь в мужчине, а не самого мужчину. Ты одна не потому, что никому не нужна, а потому что тебе не всё равно кто рядом с тобой.
Я горько вздохнула:
– И это правда. Мне вот недавно предложили отношения. Так там я совсем не смогла разглядеть, за что зацепиться. Человек очень хороший,