рванул с шеи нательный крест, вытянул руку и принялся делать крестное знамение. Вместо молитвы побледневшие губы почему-то зашептали «Марсельезу», но Дальский не обратил на это внимания. Он осторожно открыл шифоньер и заглянул вовнутрь – наваждение исчезло, одежда вернулась на место. Однако глубокие борозды к его не менее глубокому возмущению, остались украшением на задней стенке раритетного бабушкиного шифоньера.
Размышляя о природе феномена, Дальский решил, что видно в нём после пережитого в лесу потрясения, открылись паранормальные способности. Этот вариант он принял безоговорочно, потому, как альтернативой был старый добрый сдвиг по фазе. Но, всё же опасаясь за душевное спокойствие, восстановленное с таким трудом, решил, что в одиночестве сейчас оставаться не стоит. Он вышел из квартиры и отправился на собрание Объединения Поэтов Алтая, президентом которого являлся.
Сами поэты называли свою организацию весело – ОПА, но в народе к аббревиатуре обычно добавляли букву «Ж», намекая на отчаянное финансовое положение объединения. Дабы не обижать президиум ОПА, литеру «Ж» в разговорах с ними позиционировали, как «Живое», улыбаясь такому объяснению.
Обитала славная организация в разваливающемся доме, расположенном по соседству с домом Дальского, на улице имени Крупской. Дом этот казался Мамонту реанимированным больным.
Каждый раз, поднимаясь по лестнице и осторожно ступая по ветхим ступеням, Мамонт молился о том, чтобы в темноте не наткнуться на оголённый провод, какие во множестве торчали из стен и, соперничая с паутиной, свисали с потолка. Обычно, но не сегодня. Сегодня Дальский думал о природе феномена. Он вспоминал морду вампира – бывают же на свете такие хари! – и размышлял. Иногда мысли эти прорывались наружу, и Мамонт не замечал, что проговаривает их вслух.
Он вдруг понял следующее: вампир был напуган. Да – именно напуган, в его красных глазах плескался ужас, а кровь отхлынула от лица из-за страха!
Хотя – какая может быть кровь у нежити?..
Глава 3
Глядя в чёрную отражающую поверхность зеркала, вытянувшегося во всю длину шифоньерной дверцы, Кирпачек смотрел на своё отражение и отмечал, что лицо его побледнело, а в глазах плещется страх.
– Ничего удивительного, – пробормотал он, – кто угодно бы испугался.
Кем было странное существо, опустошившее его шкаф, он знал. Это мифический ЧЕЛОВЕК, привидевшийся ему полгода назад в лесу, недалеко от родового поместья фон Гнорей. То, что он сейчас был испуган, тоже нормально, все люди – и вампиры, и упыри, и гоблины, бесы и даже крылатые демоны – боялись ЧЕЛОВЕКОВ. Ими пугали детей, они были героями лохавудских фильмов ужасов, их не упоминали вслух, чтобы не накликать беду. Молодой врач вспомнил страшное, обтянутое мерзкой, белёсой кожей лицо, и его передёрнуло от отвращения. Вспомнил белые волосы, дыбом стоящие на длинной вытянутой голове. Вспомнил синие, как это и должно быть у монстров, глаза, которые существо выпучило, надеясь испугать его – наследника