занимается шериф Агуры, – сказала Марисса Кори, – и мы уже объяснили, что не имеем к этому никакого отношения.
– Никакого отношения к чему?
– К машине Лоры. Нам совершенно ничего об этом не известно, и шериф наконец-то поверил, так что Лоре придется идти в суд, и я не знаю, что вы думаете, но…
Эшли взяла сестру за руку и легко сжала.
– Подожди, Рисси, Феллингер сказал, что ты не должна даже разговаривать с ними.
– Рад, что у вас с Лорой все уладилось, но мы здесь не поэтому, – сказал Майло. – А теперь, девушки, пожалуйста, слезайте с лошадей.
– У них по расписанию прогулка, – возразила Марисса.
– И мы не остановимся из-за того, что вы говорите, – добавила Эшли.
– Дело важное, девушки. Серьезно.
Эшли тряхнула волосами, нахмурилась и беззвучно произнесла что-то похожее на ругательство, но все же послушалась. Как только ее ботинки коснулись земли, примеру сестры последовала Марисса. Сестры вышли из загона, и Эшли заперла его за собой. В начищенных до блеска ботинках для верховой езды – у Эшли из змеиной кожи, у Мариссы вроде бы из слоновьей – они были за шесть футов[18] каждая. Рисунок в виде мультяшной лошадиной пасти на обеих футболках сопровождался надписью: «Дареный конь».
Марисса сложила руки на груди.
– Ну что?
– Мне нужно поговорить с вами о вашей матери.
– О маме? – На последнем слоге ее голос взлетел на полтона.
Эшли прищурилась.
– А что такое с мамой?
Майло изо всех сил старался смягчить удар, но ни приглушить ужас известия, ни избежать участи стать худшим воспоминанием не смог.
Эшли и Марисса вскрикнули одновременно и тут же принялись кричать «Нет, нет, нет!» в рваном ритме, который сгладился мощным потоком горя. Потом Марисса стала бить себя в грудь, а Эшли – заламывать руки и стучать ладонью по лбу. Из глаз, словно кровь из открывшихся ран, хлынули слезы. Девушки повернулись друг к дружке, крепко обнялись и замерли, скованные тревожными объятиями.
Все это время Майло жевал губу, постукивал ногой о пол и так усердно утирал ладонью лицо, что на виске за левым глазом появилось розовое пятно.
Нам ничего не оставалось, как только смотреть, ждать и ощущать себя бесполезными свидетелями. Между тем плач и завывания слились в один горестный звук, и прошло еще немало времени, прежде чем пик эмоций остался позади, а крики сменились всхлипами и непроизвольными содроганиями. Майло уже был наготове с салфетками, которые обе девушки проигнорировали.
– Нет, нет, нет! – повторяла Марисса, снова и снова убирая падающие на мокрое от слез лицо волнистые пряди.
– Зачем кому-то понадобилось убивать ее? – спросила Эшли.
– Этого, Марисса, мы пока еще не знаем, – ответил лейтенант.
– Когда… когда это случилось?
– Сегодня утром.
– Это не папа, – сказала Эшли. – Точно вам говорю, это не папа.
Сестра посмотрела на нее и после секундной