потому что там бы его засмеяла бабушка, которая вроде бы подсмеивалась и язвила тихо, но дедушка этого при своем заносчивом характере вынести не мог. Поэтому он бодрым шагом убегал от всех в сторону, чтобы не быть на глазах у детей и внуков, находил каких-то других грибников и начинал торговаться с ними в попытках купить грибов, да побольше белых. На его несчастье из-за какой-нибудь сосны выглядывала голова кого-нибудь из его детей, и те начинали подтрунивать над отцом. Он в ответ вроде бы отшучивался, а на самом деле заметно сердился, домой вся компания возвращалась с хохотом и сообщала бабушке:
– Мам, ты папе не верь. Ничего он не нашел, а скупил всё у Петровны из дома рядом с кузницей.
Тут наступал час бабушки, и она начинала «прорабатывать» мужа:
– И не стыдно тебе, Саша. Мышей-то ловить разучился!
В годы моего детства дедушка и бабушка держали огромную свирепую немецкую овчарку по имени Рекс. Я обожал Рекса, теребил его, чесал ему шерсть, подкармливал, чем мог, иногда влезал в его огромную конуру и чистил её внутри, а иногда ложился в ней рядом с Рексом, и тогда этот огромный пес затихал и боялся пошевелиться. Иногда, если всё семейство собиралось в лес, дедушка разрешал мне вывести Рекса за ворота, взять его на поводок (Рекс, по-моему, слушался в семье только меня и никого больше) и идти с ним в лес. Там я, несмотря на страх моих тетушек (особенно часто причитала тетя Лиза, что Рекс, будучи собакой диковатой и никогда на волю не отпускаемой, обязательно сбежит, если её отцепить от поводка), я спускал Рекса. Умная собака начинала бегать по кругу, но никогда никуда не убегала и по моему зову беспрекословно возвращалась.
Однажды, когда я учился в пятом или шестом классе, я не мог приехать в Юрьевец летом. На следующий год все-таки время и деньги на дорогу нашлись, и я отправился туда. Пароход приходил в Юрьевец рано утром, часов в пять или в половине шестого, город еще спал. Я подошел к воротам дедушкиного дома и тронул щеколду ворот. Рекс бешено залаял, я услышал, как бабушка вышла на крыльцо, ведущее внутрь двора, спросить, кто там трогает щеколду, и я успел лишь сказать: «Рексонька», как пес мгновенно распознал мой голос и стал скулить, как маленький.
Когда бабушка открыла мне калитку и я вошел внутрь двора, Рекс бросился на меня, поставил обе огромные передние лапы мне на плечи и долго лизал мое лицо и слегка подвывал от счастья. Оказалось, что, даже спустя долгое время, он помнил мой голос и по одному лишь слову признал меня как родного [8].
Брат Володя, мама, папа и я. 1949 г.
Один раз я спас дедушку почти что от гибели. Когда в Юрьевце была открыта церковь и дедушка стал церковным старостой, ему приходилось время от времени принимать дома всякое районное начальство, которое использовало такие «приходы», чтобы «на халяву» напиться. В обычное время дедушка не баловался спиртным, но тут, для поддержания компании, приходилось оставаться наравне с районными начальничками, которые, как правило, были запойными пьяницами