затих – оборвался всхлипом на переливе.
– Ты что творишь, урод! – Эрвин заметил вдруг, что кричит. Резко, не выбирая выражений. А ноги выжали одновременно сцепление и газ, движок бэхи взревел в тон словам – лютым, яростным зверем. Вождь отшатнулся. Мелкой дрожью – перья на его голове. Дернул челюстью, будто собираясь что-то сказать. Эрвин еще подумал, что челюсть у того знатная, бить будет удобно, не промахнешься. Что с правой, что с левой, а лучше с обеих. Ибо… Из задних рядов – короткий, сухой стук. Металл о металл. Передернутого затвора винтовки – сдали нервы у воина в задних рядах. Глухо взревел движок. На соснах – снайперы, в драке – шансов нет, но напугать, может быть, удастся. Рычащая, упрямо ползущая вперед бэха, вся, от колес до антенн – в черной драконьей крови напугать могла.
**
Миа, дочь охотника из дома туманного леса. Планета Счастье
Говорят, когда драконы были большие, а люди – маленькие, давно, до тех времён, когда крестовые ещё не пришли со звезд и воины ходили на охоту с луками, вместо винтовок – при великом предке законов было всего три. И дедов-законников не было, столб посреди деревни стоял, а на нем три закона великого предка рунами вырезаны. И место на том столбе оставалось, иначе Уго-воину негде было бы имя любимой вырезать. Рассердился великий предок тогда и столб на небо забрал, чтоб неповадно было. И законов с тех пор развелось столько, что все вырезать – деревьев в туманном лесу не хватит, одни пеньки останутся. И все, что ни возьми – древние, да справедливые, старейшины, вон, даже кивать устали, вождю вторить, «да да» говорить. А тот и рад – льет речь, заплетает. Если бы он так прицел брал, как слова складывает – не летать дракону над деревней. Курец он драный, как крестовые люди говорят. Надо было к ним уходить, когда звали.
А теперь…
А теперь в петлю те речи сливаются. Мне. Да подружкам моим. Если послушать что вождь говорит, я закон нарушила. Древний да справедливый, старейшины подтвердят, если не устали. Нельзя, де в полдень по полю ходить, под солнцем, беду искать да тварь крылатую на деревню приманивать. А как не ходить, если надо? Да и драконы те уж и не летают почти. Вот, как крестовые люди винтовки нашим воинам продали – так и не летают. А теперь, я с подружками, виновата кругом, выходит. Ой, как люто виновата, вождь говорит. Кругом.
А вождь, собака, руки к небу поднял, предком великим поклялся, да приговор объявил. Штраф. Сотня крестовых лаков. Воинам, стае его верной, на патроны. Не позднее вчерашнего дня.
«Да он ополоумел, курец драконий, столько люди не зарабатывают», – дёрнулась было я поругаться, а потом глянула – на руки его поднятые, все в солнце закатном – будто в крови, в глаза наглые да улыбающиеся, да рожу – спокойную слишком. Глянула, да поняла. Какой закон, к предку великому, древний, если лаки крестовые люди вместе с винтовками сюда принесли?
Чушь