Люди, захватившие её, не церемонились. И на разговоры время не тратили. Просто ткнули стволом в спину и повели. Два изнурительно-долгих часа ходьбы, сквозь шумящий, полной неведомой жути лес, потом низкий барак, частокол и какой-то важный тип у ворот – как все туземцы полупрозрачный, раскрашенный дикарь во потрепанной форменной куртке, с эполетом но без штанов. И со стеком в руке, тонкой белой тростью. Набалдашник в форме драконьей головы, вырезан искусно и зубы роговые, острые. Это Эмма на собственной шкуре узнала, когда погнали в барак. Без лишних слов, которых она все равно не понимала. Накормили хоть, и на том спасибо.
А потом в лес – с длинной палкой в руке и корзиной на шее. Листья тары собирать. Свежие, зелёные листья, гроздьями – у основания алых цветов. Ткнуть палкой в раззявившие пасть лепестки, перехватить стебель свободной рукой, оборвать, кинуть в корзину, повторить. И так – весь бесконечно длинный день. Болела спина, исколотые колючками руки, ноги, сбитые и изрезанные о траву. Кружилась голова – не от усталости, её листья тары растворяли надежно а от общей безнадеги. Корзина понемногу заполнялась, ремень натирал и стал резать плечо. Эх, ей бы дома, на земле такую корзинку. Хватило бы и дом в нормальном районе купить и судью-собаку, что приговор читал. Купить, да швейцаром поставить. Или ещё куда, куда госпоже Харт будет угодно. Эх, панели резные, потолки высокие, лепнина и зеркало в прихожей – в человеческий рост. Эмма такое однажды видела – за стеклом, в дорогом магазине. Высокое, золоченое с завитушками и ящиками по бокам – подробнее она разглядеть не успела, охранник прогнал. Дотащить корзинку с содержимым до земли – как раз хватит на такое. И на господина собаку, то есть судью, пусть стоит в прихожей да кланяется, открывая перед госпожой дверь.
Боль полоснула руку, словно ножом. Эмма отпрыгнула, баюкая руку и чертыхаясь. Замечталась, задумалась – и лес свое не упустил, вогнав в ладонь острую, кривую колючку. Солнце нещадно палило сквозь листву, яркое – безумно. Пот заливал глаза, тек противной струей по спине и ладоням. Да, это не Земля.
Там, дома Эмми знала ходы и выходы а здесь – что делать, куда бежать? Лес вокруг шелестел, заставляя сердце биться от каждого скрипа, соседки по бараку – сплошь туземки, высокие, статные, полуголые, тянули унылую, пробирающую до костей песню. Три ноты много-много раз, в такт монотонной работе. Поймать цветок, ткнуть палкой, оборвать листья, повторить. Охранники стояли рядом – молчаливые великаны, бесстрастные. Не люди – статуи, с винтовками на плече. Лишь трепещет по ветру перья и бахрома на рукавах длинных рубашек.
Эмми их видела до этого – в кино, куда их банда однажды забралась, сломав на чердаке рёшетку. Фильм был дешевый, дрянной порнухой. С крашенными серебрянкой актёрами, изображавшими дикарей. А вот винтовки там были похожие. И фраза «стреляют без промаха» звучала слишком часто, чтобы Эмма запомнила.
Под ухом – лязг. Осторожное звяканье стали. Обернулась,