указал мне на двери кафедры, пропуская вперёд. Когда мы зашли, кафедра пустовала. «И слава Богу», – подумала я. Не хватало сейчас еще знакомиться со всем составом преподавателей и отвечать на любопытные вопросы. Я ещё не пришла в себя после длительной поездки. Мы прошли дальше, к следующим дверям, которые вели в личный кабинет. Чей он, я так и не разглядела на двери, но задерживаться не стала и вошла.
Это был типичный кабинет университетского преподавателя: шкафы с книгами, цветы в вазонах, длинный стол и несколько стульев вокруг, на столе ваза с ароматным букетом, несколько ручек, небольшая стопка бумаги. Ничего примечательного здесь не было, кроме образцов черепов на этажерке. Я здорово их испугалась, хотя сама миллион раз видела такое, да и не только. Все черепа были, вроде, обычными. Но что-то их отличало. Томас указал мне на стул, а сам сел напротив, где лежала стопка листов.
– К сожалению, у меня нет документального распоряжения, касательно вас, фрейлейн…, – он заинтересованно посмотрел на меня и сделал паузу.
– Николетта Нойманн. – Ответила я. – Зато у меня есть бумаги. И я протянула ему документы, которые подтверждали, что я прибыла по договоренности под протекцией польских профессоров. Томас изучил документы и взглянул на меня.
– Я не знал, что вы с Польши. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Это меняет суть дела? Если вам будет спокойнее, то я – немка, – соврала я, глазом не моргнув.
Мне в который раз за поездку хотелось в раздражении закатить глаза. Какая разница, откуда я? То же самое, что утверждать, мол, я не буду читать эту книгу, потому что ее написал чех, или финн, или американец. Хотя для Германии подозрительность в это время была оправдана. Тут немцы были осторожными, я человек извне, а они собирались посвятить меня во многие внутренние дела.
– Хорошо. В курс дела я пока вводить вас не имею права. Дело в том, что Йозеф Менгеле ещё не присутствует лично в университете, у него есть кое-какие дела. Он, так сказать, – Томас замялся, – поправляет свое здоровье. Через пару недель, думаю, он будет с нами, а с вами заниматься буду я, если вы, конечно, не против. – Он натянуто улыбнулся.
Закрутилась немецкая жизнь. Поселили меня в гостинице в центре Мюнхена за счёт университета. Условия были отличными, жаловаться было не на что. В университете я знакомилась с молодежью, ходила в больницу и вместе с интернами наблюдала больных, много читала, готовилась ко встрече с Менгеле. Томас, надо отдать ему должное, был очень умным, он натаскивал меня, акцентировал мое внимание на том, что мне пригодится в дальнейшем, что стоит подтянуть и подучить, водил меня к больным с «любопытными историями болезней», как он сам любил выражаться. Томас сам был практикующим врачом и мог часами рассказывать много интересного.
Что планировал Менгеле, так никто и не сказал. Мне казалось, что Фишер был не особо посвящен в планы знаменитого доктора, но он сам сильно набивал себе цену. Где-то