понимал, что его ночная работа закончена, и решил разнообразить свой монотонной труд охотой на крысу. Поэтому он взял лампу с зеленым абажуром, чтобы обеспечить широкий круг света. Когда он поднял лампу, сумрак в верхней части комнаты рассеялся, и в новом, гораздо лучшем освещении, картины на стене проступили во всех подробностях. Оттуда, где он стоял, Малькольмсон мог хорошо видеть третью картину справа от камина. Он удивленно протер глаза, а потом им овладел великий страх.
В центре картины появился огромный неровный кусок бурого холста, такой же свежий, как в то время, когда его натянули на раму. Задний план остался таким же, как раньше, – со стулом, углом камина и веревкой, – но фигура судьи исчезла.
Малькольмсон, почти оцепеневший от ужаса, медленно повернулся и затрясся, как припадочный. Силы совершенно покинули его, и он был не способен действовать, двигаться и даже думать. Он мог только видеть и слышать.
На резном дубовом стуле с высокой спинкой восседал судья в алой мантии с горностаевой оторочкой. Его взгляд был исполнен мстительной злобы, на губах играла торжествующая улыбка, и он держал в руках черную шапочку [4]. Малькольмсону показалось, что вся кровь отхлынула от его сердца, как бывает в минуты тревожного ожидания. У него звенело в ушах. Снаружи он слышал завывания бури, но за ними доносился отдаленный перезвон полуночных колоколов на рыночной площади. Какой-то бесконечный момент он стоял неподвижно, как статуя с широко открытыми, полными ужаса глазами, безмолвный и почти бездыханный. Когда раздался перезвон, торжествующая улыбка на лице судьи стала еще шире, и с последним ударом колокола он надел на голову черную шапочку.
Потом судья медленно и демонстративно поднялся со стула и подобрал кусок веревки от набатного колокола, лежавший на полу. Он пропустил веревку между пальцами, словно наслаждаясь ее прикосновением, а затем стал неспешно завязывать узел на ее конце, формируя мертвую петлю. Он закрепил узел и ногой опробовал его на прочность, удовлетворенно кивнул и соорудил затяжной узел, который он взял в правую руку. Потом он двинулся вокруг стола с противоположной стороны от Малькольмсона, не сводя с него глаз, пока не прошел мимо и одним быстрым движением оказался у входной двери. Малькольмсон начал понимать, что он оказался в ловушке, и попытался решить, что нужно делать. Взгляд судьи обладал некой притягательной силой, и он был вынужден смотреть ему в лицо. Он увидел, как судья шагнул к нему, по-прежнему держась между ним и дверью, поднял удавку и швырнул в его сторону, как будто желая поймать его. С огромным усилием он уклонился; петля пролетела мимо и упала на пол. Судья подтянул веревку к себе и повторил попытку, не сводя с него злобного взгляда, и снова студент успел отскочить в сторону. Так продолжалось много раз, и судья не казался разочарованным или раздосадованным, но просто играл со своей жертвой, как кошка с мышкой. Наконец, когда его отчаяние достигло максимума, Малькольмсон быстро огляделся