обратно домой меня привезли поздно. На улице уже был октябрь. И буквально на следующий день повели с утра в школу. Да не в музыкальную, а в общеобразовательную. Как говорится, первый раз в первый класс. Моя учительница Валентина Ивановна, увидев меня, всплеснула руками:
– Такая кроха! Худенькая, аж светится! Да куда же вы ее?! Она столько пропустила!
– Ничего, она у нас девочка разумненькая, не смотрите, что мала, всех перегонит.
Тут, конечно, папа загнул… Читать со всеми детьми хором про то, как мама мыла раму, для меня не представляло особого интереса. А пытливый детский ум тянулся к познанию. Читала-то я легко, а вот письму совершенно не была обучена, а уж чистописанию тем более. Ручку-вставочку с пером держала в руках впервые, а чернильница-непроливашка меня совершенно заинтриговала. И я, конечно, взялась ее испытывать. А так как по причине моего малого роста меня посадили за первую парту, прямо перед учительским столом, то пострадали не только мой белый воротничок и манжеты с букварем и тетрадкой, но и платье учительницы и святая святых – КЛАССНЫЙ ЖУРНАЛ.
Когда няня Шура пришла забирать меня из школы, чтобы вести на уроки музыки, я – вся изгвазданная чернилами, сидела в холле перед гардеробом на «позорной скамье» для провинившихся детей. Все наказанные дети, проявляя чувство стыда и раскаяния, или плакали, или просто закрывались руками. Одна я, задрав усатую от чернил физиономию и заложив руки за спину, гордо орала:
Если бы парни всей Земли…
Три буквы с прогулами
Первый и второй класс общеобразовательной школы проходили черте как. А в музыкальную просто ноги не несли. Особенно на уроки по специальности к любимой Ольге Федоровне. Всему виной – мои стыдливость и стеснительность.
По соседству с нашим классом скрипки, где вместо скрипки меня муштровали за фортепьяно, находился класс фортепьяно, в котором преподавала долговязая тетка. Видимо, так уж совпало, что эта долговязая заканчивала свои уроки как раз перед моими занятиями. И взяли они с Ольгой Федоровной моду сидеть у меня за спиной друг у дружки на коленках, пока я талдычила очередные упражнения, и со страстными стонами, совершенно невпопад с тем, что я играю, обниматься и целоваться. Ну, и что с того, что это происходило у меня за спиной. Черная полировка инструмента отображала все их действия до мельчайших подробностей.
Я перестала посещать уроки специальности, продолжая добросовестно ходить на теорию музыки, музлитературу, сольфеджио и хор. А уроки Ольги Федоровны прогуливала демонстративно, прямо перед окнами ее класса, играя с мальчишками в «зоску». Так у нас назывался меховой кружочек со вшитым кусочком свинца, который мы подкидывали и отбивали ногой, соревнуясь, кто больше его отобьет и у кого эта «зоска» дольше всех не упадет на землю.
Писать я научилась быстро, особенно мелом на доске, поскольку увлеклась настенными посланиями вдоль заборов