души.
Директор сказал, что они могли бы освободить от оплаты только «отличника и активиста». Тем самым он, вероятно, намекал на мои скромные успехи в спорте. Кроме того, в частных школах очень важно участвовать в «жизни школы» – выступать в художественной самодеятельности или в дискуссионном клубе. А я предпочитал всегда отмалчиваться.
Я пришел слишком рано.
Зайти – целое испытание. Я никого не знаю и чувствую себя лимоном в яблочном лотке. Очень хочется развернуться и пойти домой.
Но я беру себя в руки. Не каждому выпадает шанс начать с чистого листа. Я могу стать кем угодно. «Задрот», «беспонтовый», «ботаник» – я могу сорвать эти ярлыки, и пусть они остаются в прошлом. А вдруг я впишусь? И стану яблоком.
– Утырок! Эй ты, утырок! – доносится до меня чей-то вопль.
Я оборачиваюсь.
Зачем? Ну зачем я это делаю?
Вопивший и его дружки разражаются истерическим хохотом.
– Ну, ты прошел проверку, утырок.
Им весело. У них хорошее начало дня. Радостное уханье и похлопывание по спинам.
Не реагируй. Не доставляй им этого удовольствия.
Могло быть хуже, соображаю я. Рядом могла оказаться Эстель. И, как по заказу, когда я поворачиваюсь, чтобы идти в главный корпус, она уже тут с двумя подружками. Разумеется, они все слышали.
Значит, не разочарование, а ужас. Эстель в моем девятом классе. И «утырок» тоже. Его зовут Джейсон Дойл, и погоняло у него тошнотворное – Джейзо.
Класс делится на четкие группы: Джейзо с компанией – альфа-самцы; «крутые» – креативный вариант школьной формы, на новичка – ноль внимания; дружелюбные на вид фрики, приветливо кивающие – страшно представить, сколько времени они потратили на свой хаер и пирсинг; кучка ботанов, толкующих о математике; блондинки, застрявшие в подростковом формате Америки 1980-х. Почему им никто не объяснил, что «вот еще – чё за дела – такая – типа – это самое – вообще – по-любому – тухло», а «так-то – не клево или классно»? Я подстраиваюсь. В общей сложности у них двадцать взаимозаменяемых слов – очень минималистично, как мне кажется. И последняя стайка – прекрасная Эстель со своими прекрасными подружками – увлеченные тихой серьезной беседой, с отрешенными лицами парящие над сбродом. Остальные – ни о чем, по первому впечатлению – просто балласт.
Как бы эти группы ни старались отличаться друг от друга, их объединяет одно: они строятся на взаимоотношениях – на том, чего мне так явно не хватает.
Среди общего галдежа, который всегда возникает перед приходом учителя, когда звонок уже прозвенел, я наблюдаю за тем, как Джейзо предлагает проверить на прочность свой, по общему признанию, твердый как сталь брюшной пресс. Нашелся выпендрежник. Я с болью от сознания собственного вопиющего несовершенства думаю о своем животе – плоском, но ни с чем не сравнимом. С этим надо что-то делать.
– Не, ничего не чувствую, – говорит он Дэнни, одной из минималисток. – Бей с размаху.
– Вот еще, – хихикает она.
– Со всей силы. Ты что, боишься руку сломать?
Она