и седым волосом на висках оброс, и сгорбился, а всё не образумишься! – продолжал Рюрик, разглядывая брата с обидевшим того любопытством. – Паршивая ты овца в нашем роду, брат, – а ведь род наш великокняжеский! Деда твоего святого и великого Мстислава Владимировича не стыдно ли тебе? Да ладно, известно, что ты в нашем стаде паршивая овца, а с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Есть у нас со князь-Святославом к тебе дело, для державы нашей полезное, да и ты, нищеброд, на нём отчасти поживишься.
– Если соглашусь, брат, не забывай, – буркнул Всеволод.
– Куда денешься? А дело вот какое. Уже вторую неделю в Киеве околачивается посол от немецкого цезаря Фридрика Рыжебородого. Привез грамоту с большим крестом, зовёт нас цезарь в крестовый поход на Иерусалим, снова освобождать от безбожных агарян, от салтана арапского Гроб Господень. Куда нам с князь-Святославом? Дай Бог со своими язычниками управиться! Хотя, говорит, галицкий Ярослав уже согласился. Если, мол, сам не поедет, то пошлёт с дружиной сына Олега, ну того, внебрачного, что от сожженной Анастасии. Так посол сей, Карлус, говорит. Я не очень верю, чтобы друг мой Ярослав согласился отправить дружину в такую даль, если у него в Галиче бояре всё время бунтуют. Посол же Карлус не уезжает – отчего, спрашивается? Любопытно, говорит, ему у нас осмотреться. Ну, понятно мне, почему на самом деле. Посол – тот же разведчик, да только он о нас проведывает, а мы у него ничего не вызнали пока. Это не дело!
– А чем я вам помогу?
– Сие Святослав придумал, горе-соправитель мой. Я даю тебе немецкую одежду из своей казны, кошель с кунами, тебе подбреют бороду по немецкой моде и волосы подстригут. Только вижу, что раньше придётся моим слугам баню протопить…
– Чем я виноват? Пешком пришлось к тебе идти из Киева, брат…
– Ага, понял. Значит, займу ещё коня. И слугу дам своего. И вечером же поедем к Святославу на пир. Представлю тебя немецкому послу как своего брата, а удел твой, мол, далеко, под Минском. Ты ему любопытен будешь как брат мой, великого князя, и ещё тем, что в немецкой одежде. Скажешь ему, что любишь всё немецкое, ну, ещё выпьешь с ним… Потом пригласи на завтра в Рай, чтобы угостить немца уже наедине. А что выспросишь, перескажешь нам со Святославом. Неужто откажешься?
– Так ведь Рай, что на левом берегу, великим князем Юрием устроенный, разорён давно…
– Осталось там где повеселиться, брат. Чтобы с глазу на глаз переговорить, роскошь не нужна. Сам только не напивайся и не болтай лишнего.
– Болтай, не болтай… Да я по-немецки всего два слова знаю.
– А он, сей немец, сам говорит по-славянски. Чудно эдак, однако понять можно.
Уж лучше бы было не понять Всеволоду, что он, этот немец Карлус Браниборский, поведал тогда на своём и в самом деле странном славянском наречии! Оказалось, что выучил он его в земле бодричей, что на речки Лабе. Там он воевал с бодричами, когда папа Евгений объявил против славян крестовый поход. Не всё сразу получилось, но постепенно