жизнь у нас была без этих уродцев.
– Никогда не выходи замуж по любви как я, – поучала за столом Настю. – Только по расчету, а то будешь вот так же как я мыкаться с детьми-дебилами.
– А ты по любви вышла? – подпевала доченька.
– Конечно, если бы не любовь к Вите, то нас бы с тобой здесь давно не было. Только из-за любви и терплю этих неблагодарных свиней.
Папаша от таких слов просто млел, как поросенок, которому чешут брюхо.
– Кстати, моим придуркам хорошо бы румынский борщ научиться готовить.
– Это как? – заинтересовалась Настя.
– Очень просто: сначала надо украсть кастрюлю. Потом, свеклу и петуха.
– Ха-ха-ха, – звонко залилась Настя, – кастрюлю и петуха. Вот ты юморист, дядя Витя.
У вечно голодного папы была и другая крайне паскудная привычка. Бывало, отвлечет чем-нибудь во время ужина внимание, а сам хватает у меня или Пашки что-нибудь с тарелки и мгновенно пожирает аки «зверь рыкающий».
– А нечего было ворон считать! – после этого начинал хохотать будто нечистая сила, торжествующе глядя на обворованного «терпилу». – Бдительными надо быть! А вдруг так враги подкрадутся, пока вы рты разинули? Или цыгане?
– Или наркоманы? – зябко ежился Пашка, пугливо оглядываясь через плечо.
– К тебе, недопеченка, что наркоманы, что армяне без разницы. Такой каловичок всем нужен.
– Правильно, милАй, – подхватывала Наташа. – Тут им не ресторан. И вообще, еду еще заработать надо. Если они сексом не занимаются, то зачем им так много еды?
– Дядь Вить, во ты «жжешь», – нездоровым хохотом безумного павиана заливалась Настя, тряся себя по заднице толстой косой. – Каловичок, недопеченка. Я с тебя тащусь просто! Во ты слов сколько знаешь.
– Да, я такой, – самодовольно соглашался папаша. – Я еще и не так могу.
– А уж какой он в сексе великолепный! Просто чудо, – спешила похвастать доченьке Наташа. – Ты себе даже представить не можешь!
Так и сидишь – весь ужин тарелку локтями как на американской зоне прикрываешь и полубезумный бред, густо настоянный на пошлости, слушаешь. Правда, со временем мстительный сынок Пашка наловчился «наносить ответный удар», как та Империя в «Звездных войнах», ярым поклонником которых был киноман Витя. Гурман Витя, при жуткой неразборчивости в половых связях, в гастрономическом плане был дюже брезглив, и находчивый Пашка периодически говорил ему что-то вроде:
– Пап, а у тебя муха (волос) в супе (картошке).
– Подавись! – папаша бросал свою большую тарелку, плевал в нее, бил Пашку в лоб ложкой, и уходил к телевизору на мой продавленный его водянистой тушей диван. Там у него давно уже, еще со времен матери, постоянная лёжка оборудована была. Обрадованный Пашка поедал отвергнутую старым пройдохой пищу, и в такие редкие вечера выбирался из-за стола сытым.
Мать же наша, без сомнения, по привычке, сказала бы на это:
– Муха