было бы ничего, да, как и всякий человек грешен был монах Арсений. Поддался он греху честолюбия, возжелал приход свой иметь в Новгороде, на Ярославовом дворище и непременно в Николодворищенском соборе, князю новгородскому вот уже как лет сто не принадлежащему. Вот во исполнение своего желания пошёл он к князю Александру, с предложением вернуть Николодворищенский собор под сень княжеской власти и с мыслью потаённой, что, как только князь собор получит, и доходы соборные в казну свою соберёт, то сразу его Арсения над соборным клиром и поставит.
На Городище в притворе Благовещенской церкви, после утренней службы, он говорил князю, торопившемуся на завтрак со своими боярами, указательным перстом тыча в лики страдающих грешников, изображённых на фреске «Страшного суда»,
– Ведь, что летописи пишут, послушай княже, «6644. В тоже лето (1136.г) оженися Святослав Олговиць Новегороде и венцяся своим попы у святого Николы; а Нифонт его не венця, ни попом на сватбу, цернецем дасть, глаголя: «Не достоти пояти».49
–Не даст тебе епископ благословления и попа для службы, и не пойдёшь ты князь: ни под венец, ни в поход, и чем кормить дружину, и город будешь, а?– вопрошал Арсений, поясняя, приведённый отрывок.
–Сятослав, на что Ольгович, так и тот додумался своих попов иметь в Городе, а мы чем хуже? Да и лавки соборные доход в казну твою князь дадут. Я монах, мне земные блага не к чему, я о правде пекусь, и об общем благе!!! – закончил свою речь Арсений.
Князю позиция монаха понравилась, но драться с ониполовцами он не хотел,– новгородцы слишком буйных князей не жаловали и выгоняли из города, не мешкая.
Судится князь, тоже не мог. Судил в Новгороде епископ. Кому Спиридон присудит Никольский собор, и так было ясно. Давно владыки новгородские смотрели с вожделением на прямого конкурента святой Софии – пятиглавого красавца Николу, украшавшего Торговую сторону. Владыка Спиридон не был исключением, и возможность присовокупить к дому святой Софии ещё одну соборную церковь он не потерял бы.
Доходы взять себе надо было бы, деньги всегда важны и в политике, и в жизни. Да и это, то же как-то не с руки делать было князю, хотя доходы с лавок никольских шли не в городскую казну, а в казну святой Софии и новгородцев можно было подбить на раздел чужого добра. Но слишком уж большой полк имел в своём распоряжении владыка и мог за себя, и за честь святой Софии постоять без сторонней помощи, и против князя, и против всего остального Новгорода.
Так, что, как ни хотелось князю, но воплотить в жизнь предложение Арсения он не мог, но и без поддержки тоже оставить его не мог. Ведь за просто так, вернуть себе, в свою казну то, что когда-то принадлежало другим князьям было приятно. Обдумав создавшееся положение в близком кругу, князь приказал Арсению взять, любым способом, ключи от лестничной башни храма у никольского старосты, запереться там, и никого туда, кроме людей княжьей сотни, не пускать. Самому же Арсению он повелел съехать с княжьего двора на Рюриковом городище, и жить на полатях Собора, получая еду сразу из княжеской кухни