солнце сошло с ума и не хочет уходить с небосвода. Сжегши всего четыре свечи за одну ночь, вместо восьми он, набравшись смелости, спросил у княжеского повара Вараввы Востроносого об этом, наблюдаемом им Арсением, природном явлении, до сих пор ему монаху не ведомом, не преминув добавить вопрос,– «От бога это или от нечистого»?
Варавва отодвинув два горшка, налил Арсению молока топлёного в кринку и ответил,
– Отче, сам не знаю, но тут каждый год так, с апреля до конца июля ночи почти нет. А вот в Суздале я такого, нет, не видел, и в Киеве тоже. Хотя, как говорят купцы, если идти далее вниз по Волхову в Ладогу ночи еще короче.
Отломив кусок еще тёплого, свежего хлеба он протянул его монаху в знак того, что лекция закончена. Арсений, перекрестив дарителя, взял молоко и хлеб, пошёл к себе в башню, размышляя о богатстве замыслов господних, не понятных еще нам грешникам. Через шесть часов благочестивого размышления и молитвенного просвещения до Арсения дошло, – «во время светлой ночи тьмы нет. Она (тьма) отступает, осязаемо, то есть видимо. А если нет тьмы, то нет и бесов. Если нет бесов, значит, ангелы должны быть». Удивлённый смелостью своих силлогических построений, он ангелов, и решил искать.
В ночь, на Николу отчитав положенные молитвы, он осторожно открыл дверь лестничной башни, вышел в нартекс храма. А из нартекса, вдоль стенки, никем, как ему казалось незамеченным, вышел на Торг, где и был схвачен четырьмя неизвестными в берестяных масках. Неизвестные быстро и умело скрутили Арсению руки, и методично стали избивать его, изредка меняясь местами. Плохо пришлось бы монаху, если бы не Васька с Лёхой, не проходили бы мимо.
Друзья, в ту ночь, возвращались с Божьего суда между Фролом и Лавром – соседями, жившими бок о бок, вот уже лет как двадцать, на самом конце Славенского холма, где загородная улица упирается в Большую Пробойную.
Фрол был бортником – пчёл искал и разводил в лесах новгородских. Лавр рыбачил на Волхове, рыбу солил, и коптил впрок. В трудные времена голода и, или морового поветрия они помогли друг-другу, и хозяйство вести, и детей растить. У Фрола была дочка – лупоглазая отроковица с соломенного цвета волосами и конопатым носом. У Лавра сын невысокий подросток со скромным взором и сильными узловатыми руками. Живя рядом и вместе коротая вечера, когда родители пропадали на работе, один по лесам ходил, второй сети ночами ставил, дети слюбились друг с другом, не видя в этом никого греха. Плод невинной страсти, в виде округлого живота, был обнаружен, уличанским попом Афанасием, на шестом месяце, когда травить плод или скрывать, что-либо было невозможно и бессмысленно. Лавр, несколько раз угостив сына берёзовой кашей, вынужден был признать, что исправить поркой порок невозможно, пошёл к соседу оговаривать условия свадьбы и размер приданого. Свадьбу решили справить сразу в пятницу, а вот с приданным вышел казус. Фрол просил, за поругание девичьей чести и дружбы соседской, полгривны или суда Божьего. У Лавра деньги были, но он посчитал, что отдавать их