трясётся в немых аккордах,
вечер стынет, взрослеет блёкло.
Одиночество сушит цукаты
из простых абрикосовых долек,
в настроении ноты Ботсваны
и мурчание дремлющей кошки.
Простужается жёлтое время,
пьёт сироп из травы и скуки.
Эта осень совсем другая,
в торжестве тишины ликует…
ОсеньЯ
Распадаюсь на осень в потускневшем пространстве под фантомным теплом замеревшей луны. Отвергаю свою бесноватую душу в искалеченном мире синдромной тоски.
Мельхиоровый сумрак спадает на плечи, на обглоданных ветром руках – пустота. Захрустевшие дни торжествуют над вечным, за вчерашней улыбкой печали раскат.
Город глохнет снаружи от горчичного скрежета и сыреет под гнётом сумасшедших дождей. Распадаюсь на осень в остывающем лете и льняною пыльцой исчезаю в себе…
если я это я
Мне бы не спутать с темнотой своё бродячее одиночество,
ищущего тебя внутри тёплого моря, божьей росы,
пока оживают донные сны, где засыпают чёрные горы
в текучих туманах коралловых песен.
Чайки пьют мои слёзы,
небо трогает душу посиневшей рукой,
и грудью ложится на горькую тишину.
А ты растворяешься в чужих горизонтах
в свете поздних восходов,
и я не успеваю погрузиться в имя твоё,
коснуться ветхой полуночи губ, твоего мира,
встающего против течения.
Ритм гуляющих волн
становится параллелен бесконечности,
глубина сдерживает обещание,
вбирая в себя остатки остывшего солнца,
и становится на колено в иловом рае,
где я – это ты, если я это я…
частный ад
Возле меня уставшее солнце студит свои лучи,
Словно отряд слепцов, жаждущих руку пожать.
Мы научились кричать, но обречённо молчим,
В страстной безумной пляске боль научилась дрожать.
Дьявол-искусник, играючи, душит смышлёное время,
Мы из миров исчезаем, тени меняя в размерах.
Голь паруса разрывает на кораблях желаний,
Мысли изысканно стонут и умирают сакрально.
А незаконченность грусти тянет за хвост унылость,
В летнем угаре в страхе ангелы белые скрылись.
Сердце варилось долго даром в чужом самоваре.
Вишней созрел махровой проклятый ад персональный.
сердцебиение
Сердцебиение чайки извне,
море внутри размножается, сохнет,
обречённость купает в вине,
а тоску прячет в купол улитки.
Выживаю в утробе, на дне,
омертвелого слова в молитве.
Я сегодня чужая, сложней,
изменяюсь в размере и в ритме…
Ненавижу звук дня, закрываюсь,
на куски режу свет, мглу ласкаю.
Засыпать без него разучилась
и боюсь тишины, замерзаю…
мы сбудемся
Скоро