рукоять пистолета, точнее, направил дуло и приготовился спустить курок. И в движениях этих Малатеста прочел свой приговор не хуже, чем по бумаге: лицо его окаменело и улыбка застыла на губах.
– Что ж, увидимся в аду, – сказал он.
В этот самый миг женщина – руки ее были скручены за спиной, глаза вылезли из орбит, а крик, отчаянный и свирепый, был заглушен кляпом – вскочила со стула и головой вперед кинулась на Алатристе. Тот успел отпрянуть – ровно настолько, чтобы избежать удара, – и невольно выпустил итальянца из-под прицела. Но для Гвальтерио Малатесты даже самое краткое мгновение решало очень многое, ибо способно было нарушить хрупкое равновесие между жизнью и смертью. И покуда капитан, сторонясь упавшей у его ног женщины, снова наводил пистолет, Малатеста смахнул со стола свечу, ввергнув комнату во тьму, и бросился на пол, силясь дотянуться до своего оружия. Выстрел, грянувший у него над головой, разбил оконное стекло, а вспышка высветила блеск уже обнаженного клинка.
«Матерь Божья, – пронеслось в голове Алатристе, – он уйдет. Или, чего доброго, меня пристукнет».
На полу ворочалась и скулила женщина. Алатристе перепрыгнул через нее, бросил разряженный пистолет, одновременно обнажая шпагу. И как раз вовремя, чтобы несколько раз ткнуть острием еще не успевшего вскочить Малатесту – в темноте, а значит наугад. Три выпада подряд попали в пустоту, а затем откуда-то сзади и не издалека последовал ответный удар, который распорол колет и въелся бы в мясо, если бы капитан не крутанулся на месте. Стул, с грохотом откинутый в сторону, помог капитану найти противника и устремиться к нему с вытянутой шпагой – и вот наконец-то она со звоном скрестилась с клинком итальянца.
«Конец тебе», – подумал Алатристе, левой рукой нашаривая за поясом пистолет.
Но Малатеста, видно, не хотел получать пулю в упор и потому успел перехватить и удержать руку капитана. Они боролись молча и ожесточенно, обхватив друг друга, не тратя сил на брань и угрозы, так что слышалось только тяжелое, хриплое дыхание.
«Если он сумеет подобрать кинжал, я могу считать себя покойником», – подумал Алатристе и, позабыв про пистолет, потянулся было за своим «бискайцем».
Итальянец догадался о его намерении и, отчаянным усилием сбив капитана с ног, навалился сверху. Они покатились по полу под грохот падающей мебели и звон разбитой посуды. Шпаги здесь помочь не могли нисколько. Алатристе сумел наконец высвободить левую руку, вырвал из ножен кинжал и несколько раз подряд яростно ткнул им куда попало. Первый удар рассек на итальянце колет, второй пришелся в воздух, а потом скрипнула и отворилась от неистового пинка дверь, за которой, мелькнув на мгновение в светлом прямоугольнике проема, силуэт Малатесты скрылся.
Я был счастлив. Дождь перестал, над городскими крышами разгорался сияющий день – солнце во все небо, а на небе ни облачка, – когда вместе с доном Франсиско вышли мы из ворот дворца. Пересекли площадь, проталкиваясь сквозь густую толпу любопытных, собравшихся здесь еще до рассвета и удерживаемых на почтительном расстоянии копьями дворцовой стражи. Мадридский