почтешь за благо
Не соучастником – но очевидцем лишь.
Но, каюсь, дерзкой юности, то бишь мне, было уже не до предостережений. В раззолоченной нарядной и душистой толпе показалась голова шута Гастончика, который знаками указывал мне на заднюю лестницу, предназначенную для дворцовой обслуги. И, подняв глаза, я увидел за резными гранитными перилами галереи золотистые локоны Анхелики де Алькесар. Письмо, написанное мною накануне, дошло до адресата.
– Полагаю, ты должна мне что-то сказать.
– Ничего я не должна. Тем более что и времени нет – ее величество вот-вот спустится.
Опершись на перила, она наблюдала за суетой внизу. И глаза ее в то утро были столь же холодны, как и ее речи. Куда девалась та пылкая девчонка в мужском платье, которую я лишь вчера, кажется, держал в своих объятиях?
– На этот раз ты зашла слишком далеко. Ты, и твой дядюшка, и все, кто измыслил эту затею.
С рассеянным видом перебирая ленты, украшавшие лиф ее бархатного платья с парчовыми цветами на подоле, она ответила:
– Не возьму в толк, о чем вы, сударь. И уж тем более – при чем тут мой дядюшка?
– О чем? О засаде на Минильясском тракте! – с досадой вскричал я. – О человеке в желтом колете. О покушении на…
Она ловко зажала мне рот, и от прикосновения ее пальцев к моим губам я затрепетал, и это не укрылось от нее.
– Ты, видно, бредишь, – с улыбкой произнесла она.
– Если все это обнаружится, тебе несдобровать.
Анхелика взглянула на меня с любопытством: чего, мол, беспокоишься?
– Не могу себе представить, что ты назовешь имя дамы не там, где надо.
Как по книге, читала она мысли, проносившиеся в моей голове. Я гордо выпрямился:
– За меня можешь не опасаться! Но в это дело вовлечено еще много людей.
Она сделала вид, что не понимает моего намека.
– Это ты, наверно, про своего друга Нахалатристе?
Я промолчал и отвел глаза. Ответ она увидела у меня на лице и с презрением сказала:
– Я считала тебя благородным человеком.
– Я таков и есть.
– И еще я думала – ты меня любишь.
– Люблю.
В раздумье она прикусила нижнюю губу. Глаза ее казались хорошо отшлифованными сапфирами – тепла в них было примерно столько же.
– Ну что – ты уже продал меня кому-нибудь?
В этих словах слышалось такое презрение, что я потерял дар речи. И не сразу сумел прийти в себя и возразить.
«Не воображай, – хотел сказать я, – что скрою все это от капитана». Но слова мои были заглушены грянувшими в эту минуту трубами – на верхней площадке парадной лестницы показалась августейшая чета. Анхелика обернулась и подобрала подол.
– Мне надо идти… – Она торопливо что-то обдумывала. – Быть может, мы еще увидимся.
– Где?
Чуть поколебавшись, она как-то странно взглянула на меня – странно и так пронизывающе, что я почувствовал себя совершено голым.
– Дон Франсиско де Кеведо берет тебя с собой в Эскориал?
– Да.
– Вот