очевидный абсурд. Мы, сидя здесь, являемся какими-то донкихотами». Шаховской: «Весьма важный вопрос о редакции доклада. Надо всячески избежать в нем такого оттенка, который навел бы на мысль о забастовке. Государь Император вчера произнес это слово».
Горемыкин отказывается допустить, пока он председатель, представление Царю письменного мнения от имени Совета. На возражение Сазонова, что большинство оставляет за собой свободу действий, председатель заявил, что в частные выступления он не находит возможным вмешиваться… Споры обостряются. Горемыкин считает, что агитация, которая идет вокруг удаления вел. кн. и связывается с требованием министерства общественного доверия, т.е. ограничения царской власти, является не чем иным, как стремлением левых кругов использовать имя вел. кн. для дискредитирования Государя Императора. Имя Н. Н. «принято преднамеренно в качестве объединяющего лозунга оппозиции…» Это «политический выпад!..» Самарин, Щербатов, Сазонов оспаривают такое «истолкование общественного движения. Оно не результат интриг, а крик самопомощи, к этому крику и мы должны присоединиться». «И левые и кадеты за свои шкуры дрожат» – пояснил Самарин. – Они боятся революционного взрыва и невозможности продолжать войну… Они боятся, что смена командования вызовет этот взрыв».
«Очевидно, что мы с вами говорим на разных языках, – заявляет министр ин. д. – У большинства из нас вчера, после заседания в Ц. С. создалось тяжелое впечатление о значительном разладе между нами и вами… Мы радикально расходимся в оценке современного положения и средств борьбы с надвигающейся грозою». «Завтра, – напоминает Поливанов, – Государь Император будет открывать и напутствовать Особое Совещание по обороне. Все ждут успокаивающего слова, все сознают, что залог успеха над врагом… лежит в единении всех сил страны. Но как же достигнуть такого единения…, когда огромное большинство не сочувствует ни перемене командования, ни направлению внутренней политики, ни призванному проводить эту политику правительству… Надо попытаться еще раз объяснить Царю…, что спасти положение может только примирительная к обществу политика. Теперешние шаткие плотины не способны предупредить катастрофу». «Не секрет, – добавляет морской министр, – что и армия нам не доверяет и ждет перемен». «Да и армия перестала быть армией, а превратилась в вооруженный народ», – вставляет Игнатьев. Горемыкин: «Сущность нашей беседы сводится к тому, что моя точка зрения архаична и вредна для дела. Сделайте величайшее одолжение – убедите Е. И. В., чтобы меня убрать… («Я неоднократно просил Государя Императора, – указывал раньше Горемыкин, по собственному выражению, вытащенный из «нафталина», – перенести ответственность с моих старых на более молодые плечи»). Но от своего понимания долга служения своему Царю – Помазаннику Божьему, я отступить не могу. Поздно мне на пороге могилы менять свои убеждения»60.
По мнению Щербатова, страна