Богу», – пишет она через несколько дней (30 авг.), – ежедневно приходится читать добрые вести о наших славных войсках. Так отрадно, что со времени твоего приезда Бог действительно даровал через тебя свое благословение войскам! С какой обновленной энергией они сражаются! Если бы только можно было сказать то же о внутренних делах». «Я жажду, – добавляет она 15 сент., – чтобы наконец дела приняли благоприятный оборот, и чтобы ты мог целиком отдаться войне и интересам, с нею связанным».
Перелистывая переписку, видишь, как рассеивается туман, навеянный «догадкой» ген. Поливанова. Нет никакого основания заподозревать искренность обоих корреспондентов, видевших в разлуке «тяжелый крест», который они несут во время войны: «Ты очень верно выразилась в одном из своих последних писем, – говорил Царь 4 января 16 г., – что наша разлука является нашей собственной, личной жертвой, которую мы приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне ее переносить…»
Во всяком случае, общество не сумело оценить этого искреннего порыва, даже жертвенности Царя. С этого момента в представлении Поливанова произошла некоторая «эволюция» в уме императора Николая II – «все пошло иначе».
Глава четвертая. Царица – «немка»
I. Мечта о мире
В исторической работе трудно обосновать слишком грубую в своей элементарности тезу о изначальной как бы «измене» всегда остававшейся «тайной германофилкой» имп. Алек. Фед. («немкой, маневрировавшей в пользу своего первоначального отечества» – по характеристике французского журналиста Ривэ). Безответственная сплетня, порожденная в дни войны примитивным общественным психозом, находится в резком, непримиримом противоречии с настроениями, которые так явно выступают в каждой строке отмеченной выше интимной переписки А. Ф. Поэтому те, кто пытаются более серьезно обосновать концепцию подготовки сепаратного мира, переносят центр тяжести в другую плоскость. «С идеей сепаратного мира ум Царицы осваивается лишь впоследствии, – пишет, напр., Чернов, отвергающей легенду об «измене», – когда заманчивый мираж победы обманно ускользает, оставляя разочарование и обезверенность». При отсутствии хронологической четкости в изложении этого автора и склонности его к толкованию отдельных эпизодов в духе шаблонной легенды «измены» (примеры мы видели и увидим), не ясен момент, когда в сущности «царизм исподтишка, но всерьез» стал готовиться к ликвидации борьбы на «внешних фронтах» для того, чтобы «перенести ее на фронт внутренний». Однако сама по себе такая постановка более логична и может заключать некоторую долю правдоподобия. Нам предстоит на ней в дальнейшем остановиться более подробно, так как эта легенда делается общественным достоянием в предреволюционное уже время.
В 1915-м году намечались только ее абрисы, нашедшие, между прочим, отражение в воспоминаниях б. чешского президента, проф. Масарика. Уверенный, что накануне революции «часть придворной клики задумала план пустить немцев