быть тряпичными. Она рассказала сестре о Воробушке и его братьях, о музыке цзянпу, заполнявшей страницу за страницей. Воробушек ни на миг не прекращал сочинять. Он, думала Большая Матушка, даже не дышал – он испускал музыку.
– Мальчишки у меня энергичные, а уж потаенных мыслей у них не меньше, чем в целой телеге книг. Мать никогда не знает своих детей так хорошо, как думает.
– Как это верно, как верно, – выдохнула ее сестра.
Большая Матушка рассказала, что возвращалась в старую чайную, где они когда-то пели – в чайную “Лиловая гора”.
– Название они поменяли, – сказала она. – Теперь это Дом народного отдыха “Красная гора”.
Завиток хихикнула.
– Отдельные комнаты все закрыли, а подают теперь только чай и дынные семечки. Но все равно, все, кто раньше приходил поболтать, выпить немного или набрать спиртного в бидон, и теперь приходят. Даже певцы есть, которые исполняют новый репертуар: “Красный Восток”, “Песня партизан” и все такое прочее. Будоражит, кто бы спорил! Даже мне, когда я это слышу, хочется чего-нибудь свергнуть. Но проходит время, и от революционной музыки начинают болеть уши. В ней нет ностальгии, нет места, чтобы людям поделиться своими печалями. Естественно, – поспешно прибавила Большая Матушка, – в новом Китае от наших прежних печалей и следа не осталось.
Затем она описала нескольких завсегдатаев, в том числе и тех, кто до сих пор приходил с иволгами и дроздами, а также сказителей и певцов баллад, которые теперь исполняли эпос о Великом походе Председателя Мао – в пятидесяти суровых частях.
– Помнишь книгу, про которую я тебе говорила? – спросила Завиток. – Тридцать одну тетрадку? Книгу записей.
Большой Матушке с трудом удавалось расслышать ее голос, хоть они и лежали, свернувшись на узком канге в обнимку.
– Ты ее сожгла, я надеюсь? Если что-то способно внушать такую преданность, то оно наверняка запрещено.
– Сжечь Книгу записей? – переспросила сестра. Что-то полыхнуло у нее в голосе. Негодование. – Как я могла, по-твоему, такое сделать?
– Чтобы спасти себя, – сказала Большая Матушка.
– Даже чтобы себя спасти, не смогла бы.
Книга все еще пребывала в укрытии в фамильном доме. Между страницами были заткнуты все письма, что Вэнь Мечтатель писал Завитку. Когда голодные призраки не найдут серебра, они взломают стены. Ничто сокрытое не останется незамеченным. Завиток рассказала про закодированные имена, про то, как менялись идеограммы для Да Вэя и Четвертого Мая; и, кажется, ссылалась на какую-то точку на карте. Большую Матушку пробрало кошмарным холодком. И любовных писем мало не показалось бы, но что вообще было в этой книге? Что, если окажется, что ее написал изменник-националист? Да их всех до восемнадцатого колена поимеют.
– Мне надо вернуться в дом, – сказала Завиток. – Я должна забрать эти тетради обратно.
– Не будь дурой.
Сказано это было сурово – но Завиток словно не услышала.
– Дедушка Вэня тоже был переписчиком – ты знала?