когда мне было шесть лет, – сказала она. – Он закрыл мне лицо платьем моей матери и… – Прижимая руки к животу, она принялась всхлипывать. – Это было только начало. Он понимал, что отец моей умер и заступиться за меня некому. Этот зверь, это чудовище! Он наслаждался каждым мигом боли, которую мне причинял.
Кто-то вложил ей в руки лопату. Сперва она била слабо, словно ей двигала лишь скорбь, не ярость. Но выкрики толпы ее раззадорили, и лопата обрела новый, решительный ритм. Она продолжала бить лопатой даже тогда, когда это уже ничего не меняло.
– Двадцать лет войны – и ради чего? Чтобы нас снова вышвырнули в сточную канаву?
– Я до смерти упахивался, чтобы собрать пять дан зерна. А ты при этом четыре дана забирал за аренду, – сказал Да Гэ какой-то человек. – Мы ели рисовую шелуху, пшеничную, просяную. Мои дети голодали с рождения. Но что тебе до твоих испольщиков? Они для тебя просто удобрение!
– Я предложил тебе честные условия… – начал было Да Гэ, но его слова тут же потонули в криках толпы.
– Честные? – горько рассмеялся человек.
– Плати по счетам! Все должны платить по счетам!
– Если вы сейчас с ними не разберетесь, – спокойно сказал чужак, – эти помещики дождутся, пока мы уедем, а затем перебьют вас по одному. Не бывает революции наполовину.
На помещиков обрушился шквал презрительных насмешек. Общее возбуждение нарастало. Привели еще одно семейство, и последовали новые обличения и рассказы о преступлениях. Взятые вместе, их истории складывались в обвинение, которого никто не мог отрицать.
– Разве не твои это соотечественники? – напустился на Вэня какой-то мужчина. – Разве не твое это преступление?
– Мое, – сказал Вэнь.
Мужчина отвесил ему пощечину.
– Твое преступление?
– Я это признаю. Принимаю, – вскрикнул он.
У Вэня из носа пошла кровь. Мужчина продолжал бить его по щекам, словно наказывая ребенка. Толпа смеялась – с резким, блеющим призвуком. Двоих стоявших на помосте мужчин били ногами до тех пор, пока те не перестали шевелиться. Когда появились пистолеты и Да Гэ с женой расстреляли, Завиток решила, что ей это чудится. Запалили факелы, а остальные требовали все больше убийств. Она увидела, как вперед выволокли Вэня. Ее муж молил о пощаде. От него отвели ствол, затем снова навели, отвели, навели. Ее дочь рыдала, пытаясь высвободиться из негнущихся рук чужака. “Папа! – вопила она. – Папа!” Эр Гэ выстрелили сперва в грудь, затем в лицо. Расстреляли еще троих. Один все никак не умирал, и пришлось его забить. Завиток почувствовала, что теряет сознание. Казалось, отовсюду на нее накатило гробовое молчание.
– Уже все, – сказал кто-то.
Она подняла голову и пошарила во мгле глазами. Над ней склонилась женщина. Это была жена председателя, совсем еще девочка, которая порой приходила посидеть с Завитком в сельской школе, чтобы поделиться городскими байками и выучить несколько песен.
– Иди домой, – шепнула она. – Завтра ваш дом займет крестьянский союз, но выше по холму есть пустые хижины. Вас переведут