с книжной и околокнижной тусовкой. Ей было легко в этой среде, это было похоже на её газетный мир, с той только разницей, что здесь чаще и настойчивее говорилось о прибыли, вообще о деньгах. А так – остроумие, легкость, интересные разговоры, знание литературы – всё к месту и к слову. Да и народ всё был не барыжный – инженеры, учителя, музыканты, врачи, библиотекари. Опять же, свой брат журналист. В общем, Маня, что называется, вписалась. Вольдемар Шварцман, бывший инженер- электронщик, эрудит, книголюб, книгознавец и держатель сети книжных магазинов и складов по всему Израилю, как-то сказал Мане:
– Слушай, а чего тебе у Натки торчать? Такие мне на складе нужны. Там, конечно, и физкультурой придется заниматься, но, в основном, работа консультанта, спрос – предложение. Да и знания у тебя систематические, нюх и вкус на книги. Подумай, а через три дня скажи «да».
Маня сказала «да» тут же, потому что и сама уже понимала – продавец, это всё-таки не то, чем она хотела бы оставаться до конца жизни. А на складе она бывала уже не раз, когда получала товар для магазина.
У неё глаза горели и дыхание перехватывало от одних только названий и фамилий авторов. Она пришла на новую работу уже на следующий день. Ни с чем нельзя было сравнить азарт и предвкушение первой увидеть книгу из, тобой же открытой пачки. Это был такой адреналин, такой восторг – видеть и нюхать эти новенькие, пахнущие типографской краской и клеем книги, держать их в руках, находить потом для них места на необъятных, уходящих к горизонту складских стеллажах, считать, составлять и сверять списки, а потом работать с покупателями-оптовиками. Здесь были и обмены с другими книжными складами, и закупки крупных магазинов русской книги. Мане удавалась и нравилась ее работа – направлять и влиять на вкусы и потребности покупателей. Она прямо ощущала, как меняется отношение ее клиентов к книгам, как их интерес расширяется и требования повышаются. Этого она и добивалась. Она умела заразить своим азартом и не фальшивым интересом к литературе.
Её никто бы не заподозрил в элементарном втюхивании неликвидов, да этого и не было.
Она потихоньку начала вылезать из того кошмара с пятитысячным долгом. Перевела дух, стала успокаиваться.
Возвращаясь, как-то с работы, она увидела на скамейке перед домом знакомую фигуру. Надежда, что это ей снится, не оправдалась.
«Так вот как выглядит кукиш, который эта блядская жизнь держит в кармане», – от злости Маня так скрипнула зубами, что за ушами заболело, а рот сомкнулся намертво.
– Здравствуй, Маня, – муж был тих и благостен. – Вот видишь, как бывает! Как говорится, не думал-не гадал…
«Ты-то как раз и думал, и гадал, – Маня ещё не произнесла ни слова – рот не размыкался. – Вон и с вещичками даже заявился. Не сомневался, значит, что приму. А не сомневался он, Маня, потому что знает – ты овца, и помекаешь-побекаешь, а примешь. А ведь правда приму. Ну куда его? И ведь вроде трезвый.