Рыжик, тебя обидели? Или ты?
– Мы друг друга очень обидели. Это из тех обид, которые, если сами не рассосутся, так до конца жизни и не простятся.
– Расскажешь?
– Нет! Извини… – Маня сказала это так, что он больше не спрашивал.
Они весело проводили время, не забывая ни о друзьях, ни о театрах, ни о долгих и любимых прогулках по городу.
Два раза за это время Сева ездил на кладбище – навещал отца и маму. Маня с ним не поехала, потому что свалилась с воспалением легких – очень всё вовремя, как всегда! Но она и так ездила туда раз в две недели, проверяла, все ли в порядке. Убирала сухие листья осенью, меняла цветы.
Идиллия кончилась внезапно – Севу отозвали на лодку.
– Как, уже? – Маня чуть не плакала.
– Но это ж ненадолго, всего три месяца, а потом две недели дома.
– Всего две недели?
– Девушка, вам напомнить, за кого вы выходили замуж? – Сева сделал постное лицо и произнес: «Офицер военно-морского флота обязан являться по месту службы в оговоренные и установленные приказом сроки. При форс-мажорных обстоятельствах приказы о немедленном отзыве на военное судно обсуждению и неисполнению не подлежат. Нарушение приказа является причиной для рассмотрения дела в военном суде».
– Ладно, под трибунал я тебя подводить не хочу, так и быть, – сказала грустная Маня.
Самое трудное было – привыкать к тишине пустой квартиры. С Маниным характером это было невероятно тяжело принять – пустота и тишина давили и гнали к людям, к шуму улиц, на площади, в кинотеатры – туда, где можно было на время забыть, что целых три месяца она обречена на эту немоту своего дома.
Однажды на улице Маня случайно столкнулась с папой. Он поздоровался и замедлил шаг, Маня же, кинув «здрасьте», пошла дальше. У нее, конечно, ёкнуло внутри, но показывать это было нельзя.
– Подожди, дочь, – услышала она. Остановилась, не поворачиваясь. Отец подошел и спросил:
– Не хочешь поговорить?
– О чём, папа?
– Ну, спроси хотя бы, как мы с мамой живём.
– И как вы живёте? Теперь за Верку взялись? Вам же без руководящей роли никак.
– Не язви.
– Пап, послушай, чего ты хочешь? Чтобы я упала тебе на грудь и разрыдалась от раскаяния? А мне не в чем каяться.
– Какое покаяние, Маня? О чём ты?
Маня упрямо молчала.
– Что же, тебе совсем никто не нужен? Ни мать с отцом, ни сестра? А Вера, между прочим, о тебе спрашивает.
– — А чего спрашивать, просто перейти через площадь, подняться на третий этаж, позвонить в дверь. Я открою, и можно задавать мне любые вопросы. Ей-богу, странно, живем рядом. Если вам есть что сказать – милости просим в гости.
– Мать болеет, переживает.
– А вот этого не надо, – Маня сходу завелась. – Вот этих вот ваших спекуляций. Это у нее совесть болеет. Пройдёт! Мама же у нас советский человек.