Песнь о Гайавате. Генри Уодсуорт Лонгфелло

с ветвей, с зеленых листьев.

      Из стемневшего вигвама

      Вышел он на свет заката,

      Вышел с юношей бороться —

      И едва его коснулся,

      Вновь почувствовал отвагу,

      Ощутил в груди усталой

      Бодрость, силу и надежду.

      На лугу они кружились

      В пышном зареве заката,

      И все крепче, все сильнее

      Гайавата становился.

      Но спустились тени ночи,

      И Шух-шух-га на болоте

      Издала свой крик тоскливый,

      Вопль и голода и скорби.

      «Кончим! – вымолвил Мондамин,

      Улыбаясь Гайавате. —

      Завтра снова приготовься

      На закате к испытанью».

      И, сказав, исчез Мондамин.

      Опустился ли он тучкой

      Иль поднялся, как туманы, —

      Гайавата не заметил;

      Видел только, что исчез он,

      Истомив его борьбою,

      Что внизу, в ночном тумане,

      Смутно озеро белеет,

      А вверху мерцают звезды.

      Так два вечера – лишь только

      Опускалось тихо солнце

      С неба в западные воды,

      Погружалось в них, краснея,

      Словно уголь, раскаленный

      В очаге Владыки Жизни, —

      Приходил к нему Мондамин.

      Молчаливо появлялся,

      Как роса на землю сходит,

      Принимающая форму

      Лишь тогда, когда коснется

      До травы или деревьев,

      Но невидимая смертным

      В час прихода и ухода.

      На лугу они кружились

      В пышном зареве заката;

      Но спустились тени ночи,

      Прокричала на болоте

      Громко, жалобно Шух-шух-га,

      И задумался Мондамин;

      Стройный станом и прекрасный,

      Он стоял в своем наряде;

      В головном его уборе

      Перья веяли, качались,

      На челе его сверкали

      Капли нота, как росинки.