морды, отрыгивая струйки воды. Войдешь в дверь, и боязно ступать по роскоши мозаик: прямо под сапогами лежит нагая красавица, бесстыдно обливая щедрую плоть из кувшина – топчи, гость! Мраморные скамьи сами кидаются навстречу: садись, скинь одежду, улягся распаренным телом, подстелив циновку, доверься умелым рукам слепцов-массажистов!
Надежды на благодать темницы, на искупление грехов и очищение совести рухнули горным обвалом.
Вдребезги.
– Владыка изволят посетить баню! Но относительно шах-заде было велено: пропустить без задержки! Ну куда же вы, куда!.. в сапогах, в халате…
Суришар потянул из-за кушака нож, чьи ножны и серебряную рукоять густо усыпали зерна бирюзы, после чего принялся разматывать сам кушак. За угловой дверцей вовсю звякала медь кувшина, тихо струилась вода и доносилось счастливое кряканье. Не так представлял себе шах-заде официальную встречу с властелином Кабира: своды парадной залы, ряды царедворцев застыли в торжественном молчании, и вот он, шах-заде – с достоинством принимает опалу, подставляя шею под карающий меч истинного правителя, названого отца! Дудки! – в смысле, именно дудки, а не трубы или карнаи. Где уж тут с достоинством подставить, если ни царедворцев, ни залы… подставишь, а лишенный шальвар зад выпятится куриным огузком, подло намекая: пни! приложись пяткой! ну же!
Оставшись голым, Суришар совсем заскучал.
И, в тоске обмотав чресла передником, нырнул в пар, журчанье и кряканье.
Зрелище потрясло юного шах-заде: обладатель фарр-ла-Кабир ничком валялся на цветастом половичке, а по его жилистой спине усердно топтался банщик, визжа от азарта. Рядом курилось жерло бассейна, доверху наполненного горячей водой. Засмотревшись, шах-заде нечаянно наступил на забытый банщиком обмылок, пятки юноши взлетели к потолку, зато все остальное с грохотом рухнуло на пол.
– А, это ты! – прохрипел шах Кабира, пытаясь вывернуться из-под мучителя. – Молодец, быстро доскакал… Эй, плясун, разомни-ка мне сыночка!
Не успел шах-заде опомниться, не успел отбитые ягодицы почесать, как и под ним чудесным способом образовался половичок, а банщик принялся вовсю пинать и щипать «сыночка».
Эй, поосторожнее! эй! ай! ой!.. я ж тебе не тесто в кадке!
Шах меж тем встал и пересел на скамью. Взяв резную доску, он уставился на нее, после задумчиво хмыкнул и почесал волосатую грудь.
Шрам под левой ключицей розовел дождевым червем, распарившись от жары и ласки банщика; еще два червя ползали – один по шее, другой по скуле владыки.
– Эй, юноша, – шах ухмыльнулся и добавил, вогнав Суришара в краску, – подобный блеску молнии во мраке… А скажи мне, дружок, вот что: Пламень-в-Красном-Шлеме – это как понимать?
Суришар наконец скинул с себя банщика-надоеду и рискнул приблизиться к владыке. Сесть рядом он не решился (да и кто бы решился?!), устроясь на мокром полу рядом с ногами шаха. На сами ноги юноша старался не смотреть: испещренные синими жилами, с пятнами застарелых ушибов, они выглядели недостойными своего хозяина.
Дурацкая