и жестокостью.
Монотеистическим религиям в этом смысле не свойственны никакие «трансцендентные порывы». Они стали просто защитной реакцией на усиление роли эго – на социальные и психологические последствия такого усиления.
Верно еще и такое: традиционное христианство, ислам и иудаизм представляют собой скорее жесткие концепции, чем инструменты трансформации. Иными словами, они призваны лишь сформировать определенные верования и насадить поведенческие нормы, а вовсе не нацелены на самотрансформацию.
Однако же и в этих культурах были люди, ощущавшие возможность преодолеть свое состояние сна. Эти люди – мы называем их «мистиками» – давали радикально новое толкование некоторых религиозных учений в свете своего опыта пробуждения. Они брали свои религии, ориентированные на создание чувства защищенности и на утешение, и радикально пересматривали их, приспосабливая для задач трансформации.
Один из самых интересных фактов, касающихся пробуждения, как оно проявляется в монотеистических религиях (таких, как иудаизм, христианство и ислам), состоит в том, что в некотором смысле состояние пробужденности выводит человека за пределы этих религий. Пробудившись, человек перестает отождествлять себя с конкретной религиозной традицией – и утрачивает потребность в том, чтобы принадлежать ей. Он проникается всеохватывающим сопереживанием и состраданием, которое выводит его за границы религиозных и национальных групп. И хотя такой пробужденный человек вполне может сохранять связь с некой определенной религией, вместе с тем он делается совершенно открытым для всех других верований и представлений. Он воспринимает все религии и духовные традиции просто как различные дороги к одной и той же цели либо как различные панорамы одного и того же ландшафта. В отличие от религиозных традиционалистов, он не считает свою веру средоточием «истины» и не пытается отгородиться от иных взглядов.
Отчасти именно из-за этого у пробужденных индивидуумов на протяжении всей истории складывались весьма непростые взаимоотношения с религиозными традициями, с которыми они были связаны. Религиозным консерваторам было очень сложно осмыслить «пробужденные» толкования учений – сплошь и рядом они просто видели в них богохульство. Если религиозный консерватор воспринимает Бога как некую личность, которая присматривает за миром откуда-то из иных измерений реальности, то пробужденный индивидуум воспринимает «Бога» как бесконечно сильную и сияющую энергию, пронизывающую весь мир. А наиболее радикальные «пробужденцы» вообще не считают, что «Бог» есть нечто отдельное от них. Он составляет основу их существа, а поэтому, в некотором смысле, они и есть Бог.
Такие озарения неизбежно приводили мистиков к конфликту с религиозными авторитетами – человека просто-напросто обвиняли в ереси. Например, живший в IX столетии суфийский мистик Мансур аль-Халладж время от времени заявлял, впадая в транс: «Я –