ему явлениями литературной жизни. И хотя в рассказе мало было собственно охотничьего, этот подзаголовок был дан редактором «с целью, – как вспоминал Тургенев, – расположить читателя к снисхождению». Подзаголовок и определил судьбу будущего знаменитого цикла. Тургенев в 1852 г. издал книгу, объединившую все рассказы, повествование в которых ведет охотник, под названием «Записки охотника». Случайно ли это название?
И хотя критики спорили о содержании книги: одни считали, что это произведение антикрепостнической направленности (Белинский, Герцен, Салтыков-Щедрин), другие указывали на связь со «счастливейшим родом произведений» – охотничьими рассказами (Анненский, Боткин, Дружинин, Гончаров), тургеневский цикл определил судьбу охотничьего рассказа как жанра.
Охота для Тургенева и его современников – Толстого, Некрасова, Фета – была естественной склонностью натуры, дававшей пищу для ума и для наблюдений. Охота была для дворянина не просто игрой, дававшей выход естественным страстям, но, освобождая его от сословных предрассудков, ставила лицом к лицу с природой, возвращая к первозданному ощущению целостности мира. Охотничья страсть, поэзия, красота гармонично сосуществовали в сознании охотника. «Благо чувство к красоте не иссякло, – писал Тургенев И. Борисову 28 января 1865 г., – благо, можешь еще порадоваться ей, всплакнуть над стихом, над мелодией… А тут охота, страсть горячая, сильная, неистомимая…»[18]. А в письме Фету, своему спутнику по охоте, Тургенев ставит рядом музу и охоту: «Что-то Вы поделываете? <…> А муза? А Шекспир? А охота?» (П., 4, 56).
Панаев в дружеском шарже на Тургенева в большей степени запечатлел поэта-созерцателя, чем охотника. Он опубликовал этот портрет в «Современнике», в «Литературном маскараде накануне 1852 года»: «Он большой чудак <…>, он скитается вечно в охотничьем платье, беспрестанно останавливается на пути своем и смотрит кругом по сторонам или вверх. <…> Мой охотник никогда не стреляет: его английская желто-пегая собака Дианка печально следует за ним без всякого дела, виляя хвостом и уныло моргая усталыми глазами, а хозяин ее постоянно возвращается домой с пустым ягдташем. Он следит не за полетом птицы, чтобы ловчее подстрелить ее, а за этими золотисто-серыми с белыми краями облаками, которые разбросаны в небе. <…> Ничто в природе не ускользнет от его верного поэтического и пытливого взгляда, и птицы спокойно, ласково и безбоязненно летают вокруг этого странного охотника, как будто напрашиваясь попасть в его “Записки”»[19].
Однако Тургенев был не только созерцателем и поэтом, но и увлеченным охотником. В его переписке с Аксаковым, Фетом, молодым Толстым, Некрасовым замечания о литературе перемежаются с чисто охотничьими заботами, подробнейшими описаниями трофеев.
Перед глазами встают натюрморты в духе фламандской школы, дышащие поистине гедонистическим отношением к жизни. Охота для Тургенева, как и для многих его друзей-единомышленников, была занятием естественным, не противоречащим нравственным законам, ибо она давала возможность не отстраненно взирать на красоту природы, а участвовать в ее жизни, ощущая