Мне все говорят – вы плохой режиссер, вы плохой режиссер! Но и плохие режиссеры имеют право ставить! Вообще, к плохим режиссерам нужно более нежное отношение, чем к настоящим творцам. Так же, как и нежнее относятся к инвалидам, колясочникам, детям, пораженным целебральным параличом и иным сирым и убогим! У меня и актеры есть. Не самого высокого качества, если честно. Даже, скажем прямо, плоховатенькие актеры. Но они не могут жить без сцены! Не поверите, как они жаждут играть! И они имеют право играть! Имеют! И я имею право ставить, понимаете?!
– Понимаю!, – после долгой паузы, не понимая, громко прошептал Анатолий.– Но что-же вы хотите от меня?!
– Здание… Здание!, – с придыханием, вытянувшись к Анатолию всем телом, подобострастно графически жестикулируя губами, промолвил полноватый.– Тут бывший кинотеатр в Хвостовском, забитый досками. Старое здание, хорошее… Все равно никому не нужно…, -режиссер плохо подыскивал слова.– Я там «Кинг-Конга» когда-то смотрел…, – зачем-то то добавил он…
Анатолий встал. Какие только маргинальные просители не сидели в этом кабинете и чего только не просили. Одна пожилая женщина, бывший комсомольский работник, предлагала взять на поруки и перевоспитание местных проституток. Требовала зарплату. Другой сумасшедший предлагал купить у него за символическую сумму японский остров Хоккайдо. Еще один безумец просил дать ему власть над вьюгой и ветром…
Но все эти люди были в не в адеквате. И они его не удивляли. Этот тоже в был не в адеквате, конечно, но в каком-то особом неадеквате. До сих пор неразгаданном. Просить о помощи в организации заведомо плохого театра… Анатолий просто не знал, как себя вести…
Но надо было что-то делать. Хотя бы как-то реагировать. Анатолий привык казаться за последний год человеком действия. Он подошел к окну. За окном стояло веселое время разнузданного марша демократии. Взрывали машины с бизнесменами. Бандиты средь бела дня устраивали разборки в духе американских вестернов. Студенты торговали анашой. По телевизору то и дело показывали пьяного президента, то убегающего в одних трусах покупать пиццу во время посещения США, то поющего что-то в духе Роберта Планта, то откидывающего коленца на каком-то очередном празднике жизни. Чего только не было в этом фейерверке. Но поразительная честность этого режиссера, честно признавшегося, что он плохой режиссер, удивляла. Еще больше удивляла его целеустремленность создать под стать себе плохой театр.
– Но плохой театр, в смысле, в перспективе стать хорошим?, – спросил Анатолий.
Режиссер посмотрел на Анатолия с тоской и тайной мольбой. После того, как в уголке глаза сверкнула слезинка, быстро перевел взгляд на ковер на полу, словно рассматривая на нем линии и загогулины.
Анатолий вздохнул. Ему не жалко было здания кинотеатра. Оно и для клуба-то неудобно, про казино и говорить не приходится. А вот театров он еще не открывал. Но открывать