украшения, они настраивали ее на праздничный лад.
– Бог любит зиму не меньше, чем весну, – объясняла ему Эмми. – Меняя времена года, он не дает нам скучать, так нам сказала сестра Кэтрин, и теперь я и сама вижу, что это правда. Когда светит солнце, от этих сосулек к моей кровати протягивается радуга. Снег и лед похожи на драгоценности, на горностаевую мантию, в которую Бог укутывает зимой мир, чтобы порадовать нас. Я знаю, так оно и есть, особенно когда рассматриваю снежинки: ведь все они разные. Таким образом Он напоминает нам, что созданный Им для людей мир прекрасен, как сказка.
И, словно бы подтверждая ее слова, с серого декабрьского неба крупными хлопьями повалил снег.
Вопреки своему уродству, несмотря на бесполезные ноги и искривленные руки, презрев всю боль, которую она испытала, Эмми верила в милость Бога и воодушевляющую справедливость сотворенного Им мира.
Твердая вера была свойственна почти всем детям в больнице Святого Иосифа. Они не сомневались, что заботливый Отец следит за ними из Своего царства небесного, и это придавало им мужества.
Брендану представилось, как отец Вайцежик с укором говорит ему: «Если эти невинные создания при всех своих страданиях не утратили веру, какое оправдание есть у тебя для этого, Брендан? Не кажется ли тебе, Брендан, что в своей невинности и наивности они знают нечто такое, что ты успел забыть за время изучения премудростей богословия в Риме? Быть может, тебе следует кое-чему у них поучиться? Подумай над этим, Брендан».
И все равно этот урок не возымел достаточного воздействия. Брендан был до глубины души растроган, но не вероятностью существования заботливого и сострадательного Господа, а поразительным мужеством, с которым дети встречали выпавшие на их долю страдания.
Он сто раз провел щеткой по волосам Эмми, потом еще десять, чем доставил девочке дополнительное удовольствие, после чего на руках отнес ее в кровать. Укутывая одеялом ее худые кривые ноги, он вдруг ощутил приступ сильного гнева, аналогичный тому, что испытал во время мессы в церкви Святой Бернадетты две недели назад, и, будь сейчас в его руках снова потир, он бы без колебания вновь швырнул его.
Эмми от удивления открыла рот, и Брендану подумалось, что она прочла его святотатственные мысли. Однако она сказала:
– Ой, Толстяк, ты поранился?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты обжегся? Посмотри на свои руки. Что с ними?
Озадаченный ее вопросом, он посмотрел на свои руки, повернул их ладонями вверх и с удивлением увидел на них красные круги. Кожа припухла и пылала, как при ожоге. Каждое из колец было по два дюйма в диаметре, с четко очерченной окружностью, причем ширина этой ярко-красной каймы не превышала половины дюйма; кожа внутри и снаружи круга была совершенно нормальной. Странные знаки на ладонях казались нарисованными, но, когда Брендан потрогал один из них кончиком пальца, он почувствовал припухлость.
– Странно, – задумчиво произнес он.
Доктор