дал этому Анрепу пощечину. Тот охнул и уставился на меня еще пристальнее. Могу ошибаться, но я разглядел в его взгляде явное восхищение подобной решительностью. Сам же я был растерян. Я вовсе не желал так обходиться с графом и думал предоставить Саше самому разбираться с этим велеречивым дураком. Но некие древние инстинкты оказались сильнее меня. Да еще общее настроение, соединившись с действием вина, сняло всякие внутренние ограничения. Помню, как разговор за столом мигом затих, дамы заахали, закрыв лица веерами, а я растерянно глядел на свои ладони и видел, что они белы от пудры, покрывавшей лицо Анрепа. Потом я снова перевел взгляд на жертву своей вспыльчивости. Глаза его блестели, а рука не переставала баюкать пострадавшую щеку. Тот тихо проговорил:
– Барон, вы пьяны.
Я встал из-за стола, откланялся и ответил:
– Завтра в шесть утра. У розария. Оружие сами выбирайте, равно как и секундантов.
Только потом я понял, что натворил. В моем нынешнем положении я не имел права драться. Как на это посмотрит король? Что скажет мой император, если до него дойдут слухи? Так ли уж все это важно? Какой-то болван что-то сказал… Но мне было очень обидно за Рибопьера. Хотелось восстановить справедливость.
В темноте полуосвещенного коридора меня схватили холодные женские руки, я почувствовал головокружительный сладковатый запах розовой воды, и голос Фредерики шепотом произнес: «Christophe, je vous adore…»
У меня не было воли противиться еще и ей. Я позволил ей увлечь себя в ближайшую комнату, где, не обращая внимания на поток вопросов, которые я пытался ей задать, и на мое слабое сопротивление ее натиску, голландка начала срывать с меня одежду и ласкать меня, причем очень умело, именно так, как мне всегда нравилось. Я быстро забыл и о грядущей дуэли с Анрепом, и о своем любопытстве, и быстро забылся в изнеможении страсти, подарившей мне иллюзию счастья. Только потом, когда мы оба собрались с силами, она поведала мне о себе, о том, как оказалась замужем за королевским медиком Никлаасом ван Леннертом и почему воспылала ко мне такой страстью, в которой ее нельзя было уличить пятью годами ранее. Признаться, после такой ночи мне не хотелось умирать самому или убивать ближнего своего, пусть даже и такого пустоголового щеголя, как сей Анреп, но что поделать?
Глава 3
Митава, июль 1798 года.
В окно уже слабо брезжил рассвет, и Кристоф понимал, что ему уже пора вставать, одеваться и идти к назначенному для поединка месту. То и дело, когда он выслушивал рассказ своей Шахерезады о ее невероятных приключениях по всей Европе, способных сравниться с его собственными, он вспоминал, что, ежели Анреп и посылал своих секундантов, то его не нашел, и, верно, уже громко рассуждает о его трусости. Вполне возможно, что вызов перехватил или Иоганн, или Рибопьер.
Та, которая и отвлекла его на всю ночь, невольно разрушив планы, лежала рядом, на скомканном шелковом покрывале, и нагота ее была прикрыта тонкой и короткой рубашкой. Она притомилась и задремала.