означает?
– Это сам Анатолий Сигизмундович придумал, – многозначительно произнёс Володя. – Но почему, не знаю. Мне кажется, он не объяснял.
– Да нет, – откликнулся Хорошев. Он поднял воротник сюртука и, опустившись в кресле, пытался улечься щекой на подлокотник. – Он точно объяснял. Только что говорил, не помню. Я тогда был не то чтобы выпимши, но слегка навеселе.
– Кажется, «Орбис» – это «город» по-латински, – сказала Валентина Алексеевна. – Хотя я не вполне уверена.
– Интересно, при чём же тут город? – озадаченно пробормотал Чурдомыжский.
– Должно быть, здесь заложен некий сакральный смысл, – предположила Елена. – Если, к примеру, сложить порядковые номера всех букв, а потом…
– Добрый вечер, господа, – раздался громкий хрипловатый бас сверху. По мраморной лестнице с галереи второго этажа спускался крупный мужчина преклонного возраста во фраке с крохотной белой бабочкой, выглядящей довольно нелепо на толстой, могучей шее. Его седые волосы образовывали солидную, слегка вьющуюся гриву, а в теле, несмотря на годы, чувствовалось гораздо больше мускулов, чем жира. – Прошу прощения, что задержался.
Члены клуба наперебой поприветствовали Анатолий Сигизмундовича, и ему пришлось поднять руку, призывая остановить гвалт. Он подошёл к своему креслу сзади и, взявшись за спинку рукой, продолжил:
– Я сегодня провёл много времени, перечитывая наши предыдущие опусы. И я, мягко говоря, разочарован. По большей части это просто мусор. Конечно, встречаются красивые фразы, интересные сюжетные повороты, необычные метафоры. Но ещё больше глупости, дурного стиля и банальностей. Однако даже не это самое главное. Пушкин в одном из трудов писал, что для драматического писателя главное «истина страстей и правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах». Так вот этого я не увидел ни единой крохи. Надо верить в то, что мы пишем. Нужно находиться душой там, внутри нашего произведения, переживать его и понимать, что чувствует главный герой и все остальные персонажи. Тогда и читатель сможет погрузиться в тот же мир, взглянуть на него нашими глазами. У нас же получается набор действий, ничем не оправданных и ничего не выражающих. Пришёл, сказал, влюбился, ушёл. Почему ушёл? С какой стати влюбился? Из текста ничего этого не видно.
Анатолий Сигизмундович умолк и сел в кресло.
– Это какой же Пушкин? – спросила Валентина Алексеевна. – Тот самый, у которого златая цепь на дубе? Он что же, не только стихами баловался?
– Вы меня поражаете, Валентина Алексеевна, – покачал головой Анатолий Сигизмундович. – Мне кажется, раз уж вы посвящаете себя литературе, то нужно хотя бы лучшие примеры изучить.
– Виновата, – сказала Валентина Алексеевна, и кончик её носа затрясся особенно жалобно. – Я исправлюсь, клятвенно заверяю вас. Я уж у подруги книжку Ричардсона одолжила.
– Итак, – сказал Анатолий Сигизмундович, – я предлагаю отныне как можно сильнее вживаться в наш придуманный мир. Иначе всё это так называемое творчество не имеет никакого смысла.