часть публики, впрочем, относилась к разряду непосвященных, так что вскоре после начала пьесы приглушенный гул голосов в помещении возобновился. Большинство гостей вернулись к угощению и напиткам, из вежливости общаясь шепотом. Интерес к Йозефу и Франсуа проявляли немногие: маэстро Антониус, члены моей семьи и Ганс. Когда же я заметила в темном углу зала еще одного внимательного слушателя, сердце мое так и замерло.
Король гоблинов.
Он сидел среди нас – спокойно, не таясь, одетый в неброские кожаные штаны и куртку из грубой шерсти. И все же трудно было не обратить внимания на его высокий рост, стройную фигуру, необычные волосы и оттенок кожи, разительно отличающий чужака от всех нас, приземистых и темноволосых сельских жителей. Взор его прожигал меня насквозь, затрагивал самую потаенную глубину сознания, куда не мог проникнуть более никто. Рот Короля гоблинов кривился на одну сторону в желчной, язвительной усмешке.
Его присутствие опять вызвало неприятный зуд в моей памяти, царапанье тонкой лапки, напоминающей о какой-то утрате. А затем в один миг все вернулось, накрыв меня страхом: длинные пальцы и сок персика, похожий на кровь; моя сестра в алой накидке посреди зимнего леса, забытый разговор среди деревьев. Внезапно на всем свете остались только я и сестра – мы как будто застыли в текущем моменте… Время, как и память, – еще одна из его игрушек.
Я разрывалась надвое. Наброситься на него? Сделать вид, что не замечаю? И все же я боялась подойти к Королю гоблинов, признать его существование. Заговорить с ним – значит, сделать его реальным, я же хотела, чтобы он по-прежнему оставался моей упоительной тайной.
– Так, так, – удовлетворенно кивал маэстро Антониус.
Временной пузырь лопнул, до моего слуха вновь донеслись прекрасные, чистые звуки музыки, исполняемой Йозефом и Франсуа.
– Весьма впечатляет, весьма.
В моем сердце всколыхнулась надежда. Маэстро расплылся в самодовольной улыбке.
– Франсуа – любопытный образчик, а?
Меня передернуло от отвращения. Образчик. И это говорит человек, которому мы собираемся доверить музыкальную карьеру Йозефа!
– Он великолепен, – заговорщическим полушепотом вещал маэстро Антониус на ухо папе. – Я взял его младенцем, купил у одного путешественника, вернувшегося из Сан-Доминго. Его мать – рабыня с Эспаньолы[14], отец – какой-то пропащий матрос. Музыкальных способностей у обоих – ноль. А погляди-ка на этого мальца! Лишнее доказательство, что негритят можно выучить, как обычных людей, если заниматься ими с малых лет.
Мне стало еще противнее. Кто-кто, а убеленный сединами виртуоз должен понимать, что музыка – это Божий дар человеку. Музыка и душа. Технику можно наработать, талант – никогда. Пальцы Франсуа порхали по клавишам, и в каждой ноте звучала его душа – более человечная, нежели у маэстро Антониуса.
Дольше смотреть на это я не могла. Мой взгляд невольно скользнул в темный угол, где сидел Король гоблинов, но сейчас там никого не было. Может, он все-таки мне померещился?
Прозвучала