музыкального центра превратится в очередную мелодию.
И как только это произошло, Дамир перестал дышать окончательно. Почему-то перестал дышать. Наверное, потому что если раньше он хотел Амину, то с первой ноты этой композиции, с первого взгляда на эту Амину – кроткую, прямую, красивую, с торчащими из-под подола пальчиками, влюбился.
***
Почему-то обычно, стоит человеку подумать о восточных танцах, в голове становится образ женщины с распущенными волосами, голым животом, монетами на бедрах и, безусловно, красивым, но довольно сексуально направленным танцем живота. Вот только восток знает и другие танцы. Восток… и Амине-ханым.
Стоило заиграть первым мелодичным трелям, как птица-Амина ожила. Ожила сначала осанка – ставшая еще более ровной, шея – удлинившаяся, когда казалось – больше некуда, за ней взгляд – стрельнувший в холостую, но так ярко, что Мир знал точно – находись там, куда она глянула, спрятав полуулыбку, хоть один мужчина – не устоял бы. Он точно не устоял бы. И в душе тут же кольнула тревога – а ведь она для кого-то так танцевала. Или танцует сейчас. Вроде бы наедине с собой, но для кого-то…
Вслед за взглядом ожили руки – гибкие, легкие, мягкие крылья. От плеч и до кончиков пальцев идеальные руки, и только потом – подключились ноги.
Амина будто плавала по сцене, за ее шагом невозможно было уследить, ноги полностью скрывала юбка, а впечатление создавалось такое, что она парит над землей.
В таких танцах следят не за динамикой, не ждут смены одного движения другим, в них с затаенным дыханием смотрят за тем, как лебедушка плывет по своему озеру, повторяя движение волн руками-крыльями, поворотом головы и коротким взглядом привлекая еще больше внимания. В каждом таком движение – спокойствие, женственность, кротость, красота.
В каждом таком движении, в каждом взгляде – смерть влюбленного в лебедушку мужчины. Готовность сворачивать горы и разворачивать течение рек ради того, чтоб следующий ее взгляд принадлежал ему одному.
Следя за тем, как Амина писала на сцене танцевальную сказку, Мир понял, в поисках чего она оглядывалась прежде, чем приступить к выступлению.
На сцене не хватало двух вещей – еще одного отреза ткани, которым она могла бы скрывать свою улыбку, когда хотелось, от слишком настойчивых претендентов на сердце лебедушки, и правильного претендента – нужного…
Амина сама пыталась танцевать парный танец. Она не просто кружила по периметру сцены, она кружила вокруг своего лебедя. Своего воображаемого лебедя. Она подплывала к нему ближе и тут же ускользала, он догонял ее, она дарила ему улыбку, а потом убегала, она смотрела на него из-под длинных ресниц, призывая не сдаваться, она изгибала бровку полумесяцем так, что сердце у Дамира замирало. Она плыла-плыла-плыла… А он тонул-тонул-тонул.
Не захлебывался, не барахтался, не спасал свою жизнь, а просто тонул. В ее руках, в ее глазах, в музыке, которую выбрала она.
Дамир танцевал-то только в детстве, когда мама водила их с