когда Людмила не могла сдержать свое «ой, а помнишь, мы тут…», вышли на набережной, съели по мороженому, а потом покатили домой, где их ждал самый настоящий пир.
Таксист помог затащить чемодан на восьмой этаж, за что получил хорошие деньги и улыбку Амины, а Людмила с Николаем почему-то замялись на пороге квартиры…
– Проходите, мам, пап, проходите… Вон тапочки… Надеюсь, удобные…
– Вы тут такие хорошие, Аминушка… – и только потом поняла, почему же они застыли на пороге как вкопанные.
Главная бабочка Баттерфляя долго размышляла, что делать с висевшей здесь на стене фотографией. Думала снять – чтоб не теребить старикам душу, но и жизни своей не могла представить без того, чтоб зайти в дом и встретиться взглядом с серыми глазами Илюши.
Думала долго, а решение так и не приняла, все откладывала на завтра. Закончилось тем, что поехала на вокзал, так ничего и не предприняв.
– У нас дома такая же, но меньше стоит в вашей комнате, помнишь же?
– Помню, – Амина улыбнулась, тоже задерживаясь на какое-то время взглядом на фотографии.
Амине казалось, что в восемнадцать лет она выглядела совсем еще ребенком, но уже была невестой. Впрочем, и Илюша в свои восемнадцать тогда не тянул на главу серьезного семейства. Вот только им было наплевать. Они любили безоговорочно и беззаветно. Женились рано, по любви, будучи знакомыми меньше года, преодолев все преграды и наплевав на все предрассудки. И на этой фотографии никто не смог бы увидеть их сомненья или страхи. Там были два влюбленных взрослых ребенка. Илья и Амина Краевские.
– Проходите, я там в ванной вам полотенца развесила, банные на кровати положила, если хотите, давайте вы пока от дороги отойдете, а потом ужинать будем. Я долму накрутила, но тушиться еще не ставила, она когда свежая, только из кастрюли – вкуснее…
– Есть, наш генерал, – первым от фотографии взгляд отодрал Николай Митрофанович, взял за руку Людмилу, повел исполнять указания.
Амина же, проходя мимо застекленной рамки, провела пальцем по нижнему ободу. Поступала так часто и ничего не могла с собой поделать – хотела хоть таким образом коснуться если не живого человека, то живых воспоминаний.
***
Банные процедуры и приготовления Амина со старшими Краевскими закончили одновременно.
Уже в семь они дружно сели за расположенный на кухне небольшой стол, щедро уставленный вкусностями. Амина старалась – готовила, носилась в поисках излюбленных родительских деликатесов, вырвала в жестокой схватке последний киевский торт, долго по запаху пыталась найти настоящий ароматный чай, а не чайные красители, которым часто довольствовалась сама.
Николай с Людмилой охали и ахали, с благодарностью поглощая выставленные на столе угощения. Амина же разве что не урчала кошкой, так она была довольна всем происходящим. После восьми лет попыток убедить себя, что у одиночества, зовущегося уединением, есть своя незаменимая прелесть, она наконец-то могла смело признаться, что в легкую променяет все его прелести на возможность вот